Он, глядя в сторону и нервно посмеиваясь, сообщил мне, что в силу возраста может предложить мне только платоническую взаимность. Я с восторгом согласилась, и, если я, ученица класса с математическим уклоном, правильно подсчитала, с того дня мы целовались с лучшим в мире учителем русского уже 19 раз, а это уже что-то. Причем не сильно платоническое, стоит отметить. С каждым разом мы все больше наглели: сначала ждали после уроков, когда большинство народу уйдет, и на пару минут запирались в классе, потом  засиживались дольше, потом жертвовали еще и большой переменой, потом нахально перестали запираться, потом целовались вообще в учительской... От него пахло мятными конфетами от кашля, а нижние зубы стояли немного неровно, как у меня. Он обнимал меня за талию и прижимал к себе. Я была его, хоть и не "полностью". Он наслаждался этим. А я после доводила себя "до кондиции" пальчиками в туалете.  Грустно было только то, что школа очень скоро закончится, и мы  при всем желании не сможем видиться аж четыре раза в неделю. Но пока, повторюсь, мы просто все больше наглели. В особенности – он, и мне нравилась его власть как учителя, как мужчины, пусть и пожилого. В начале он осторожно держал меня за руку, а уже через где-то полтора месяца вольно шарился у меня под рубашкой. Искал там что-то (свои молодые годы?..) и трогал мою грудь. Но потом оказалось, что всего этого старому безумцу было мало.

Мне в первой половине дня после утреннего кофе всегда дико ссать хочется. А тут еще я перед парой (у нас в старшей школе уроки сдвоенные) в туалет не успела – готовилась к проверочной у лучшего учителя на свете. По итогу еле конца дождалась, вся изъерзалась. Не, я вообще это дело люблю, в смысле потерпеть, но в комфортной обстановке – дома одна или летом в парке, также, по сути, одна. А тут волнительно: черт бы с одноклассниками, которые могли о чем-то догадаться, так ведь после первой пары в туалете очередь, а мне еще надо успеть доучить кой-чего по экономике, да и с дедком своим поворковать, чтоб он, бедняга, не расстраивался, что мы, несмотря на все его старания, такие хреновые в смысле поведения и учибельности... Вобщем, из всех обширных планов на 15 минут я могла бы отложить разве что поход в туалет, но тогда возникал вопрос, отсижу ли я еще одну пару. Мочевой пузырь намекал, что нет. Тогда я решила сначала разобраться с душевным состоянием явно расстроенного хамством моих одноклассников любимого преподавателя (но для этого надо было сперва выждать минут пять, пока они все не свалят из класса), потом, держа в руках экономику, бежать в туалет. Повторять в очереди. У этого роскошного плана был один недочет: я не могла предугадать, насколько растянется утешение моего болтливого и, чего уж скрывать, жадного до внимания старикашки. Однако, проигнорировав тяжесть внизу живота и настойчивое желание скрестить ноги, после звонка я, нарочито медленно собрав сумку, (закончила аккурат тогда, когда одноклассники ушли) привычно защелкнула дверь и ненавязчиво села к нему на колени.
— Не расстраивайтесь, J.A. Они дурачки. Они ничего не хотят понимать... Но ведь есть и мотивированные учащиеся. Правда. Много есть еще мотивированных. Вы очень, очень нужны, J.A... – шептала я, гладя седые вьющиеся волосы. Он улыбнулся и мягко прижал меня к себе. Мочевой пузырь нервно кольнул и заныл, и я невольно двинула ногами.
— Утешает меня. – удовлетворенно обьяснил кому-то невидимому преподаватель. На его губах появилась желанная улыбка.  Он смотрел на меня и молчал. О чем он молчал? Черт его знает. Я вот размышляла о том, как быстрее сбежать в туалет. Не подумайте: я обожала минуты, когда мы вместе, но сейчас просто ужасно хотелось ссать! Я прижалась губами к его шее и за несколько секунд решила честно ему признаться, чтоб он потом не придумал ничего, что могло бы его расстроить. Я в принципе не делаю проблемы из доклада о потребности сходить по нужде, но тут на меня напала внезапная, чуждая моей натуре стеснительность.
— J.A... – я не смотрела ему в глаза.
— Да? – с готовностью отозвался он.
Я сглотнула вязкую слюну.
— Я, наверное, пойду... Я в туалет хочу.
— Что? – переспросил он. Черт, почему этот приступ глухоты именно сейчас?!
— Я пойду, мне в туалет... – нехотя повторила я. Неприятный спазм напополам с возбуждением завладел низом живота. Учитель привычным ходом полез мне под блузку.
— Даже не посидишь со мной? – в бархатном тоне просвечивала обида. Он вообще был склонен ревновать меня – грандиозная разница в возрасте, как-никак. Все поверить не может, что я такая извращенка.
— Конечно, посижу, J. A. Вы только не волнуйтесь... Я люблю вас. Я вас не брошу.
Он мягко поцеловал меня в лоб и негромко начал делиться со мной своей житейской мудростью. Я привычно слушала, приоткрыв рот, чем вдохновляла его, как никто другой. Но мысли мои были... не то чтоб сильно далеко, но на этаж ниже, в туалете. Я закинула ногу на ногу. Обычно я люблю слушать J.A, но сегодня я молила дьявола, дабы тот закончил поскорее. Я ссать хотела.
На мое счастье, дверь дернул кто-то из раннепришедших параллелей, учитель пришел в себя, снял меня, и я оказалась на свободе. До конца перемены было 5 минут. Я схватила сумку и насколько могла резво поскакала в туалет. Разумеется, там обильно кучились курящие и некурящие, а все кабинки были заняты. Я прислонилась к стене, скрестила ноги и открыла пресловутую экономику. Правда, мысли отказывались концентрироваться на эластичности спроса по доходу: я то и дело отрывалась от книги, следя за бежевыми дверями и нахальными девчонками-"волшебницами", владеющими техникой "телепортации" из конца очереди в начало. Одна кабинка освободилась, и честно мнувшаяся передо мной девушка быстро юркнула туда. Остальные, очевидно, намеревались сидеть на унитазах в гордом одиночестве до звонка. До него, кстати, оставалась минута. Я, матерясь, захлопнула учебник, подхватила сумку и спешно направилась в сторону кабинета. Лучше уж попробовать отпроситься с экономики, чем опоздать на нее – такое не прощается!
Всю пару я была рассеянна и не сразу отвечала на вопросы преподши. Та, и так в не совсем хорошем расположении духа, без особого энтузиазма ругала меня, и в туалет отпроситься я боялась. Тем временем низ моего живота набух, и я почувствовала боль, когда попыталась сменить положение ног. Мне стало страшно, что сейчас во мне что-то повредится; я чуть не разрыдалась. Едва ли не каждые две минуты я глядела на часы. Разумеется, время еле-еле ползло. Я пыталась сосредоточиться на задачах, но это оказалось почти невозможно, когда мочевой пузырь наполнен, а мышцы болят от напряжения. Я нервно качала ножкой и пыталась понять, отчего между ног влажно – вспотела ли я, или возбудилась, или самое страшное начало происходить. Не сказать, чтоб все ощущения совсем не приносили мне удовольствия, однако безотчетная паника овладела мной. Наверное, так всегда бывает, когда человек отчаянно желает помочиться, но не имеет возможности.
После звонка я, едва запихав вещи в сумку, одной из первых выскочила из класса. Я торопилась, изо всех сил стараясь не показать своего отчаянного состояния. Меня немного трясло, руки мерзли и потели, я сжимала кулаки так, что ногти больно резали мне ладонь. И вот, когда я уже была на первом этаже, а до туалета оставалось метров десять, я едва не врезалась в J. A. Тот сначала испуганно шарахнулся от меня, но потом рассмеялся и сообщил:
— О, я как раз тебя искал. Я проверил твой пробник с сочинением и...
— J.A, извините, мне надо идти. – перебила я его – Я к вам чуть позже подойду, хорошо?
И я почувствовала, как первая робкая струйка оросила белье. Видимо, мое лицо вполне отражало мои переживания, ибо во взгляде моего дедули отразилось совершенно четкое понимание. Я сжала ножки, переборов организм, и спешно направилась было к туалету, однако J.A. с таинственным видом подцепил меня под локоть и довольно жестко (честно говоря, не в своей манере) заявил:
— Пошли.

Весна уже совершенно вступила в свои права, так что одеваться перед выходом на улицу, куда потащил меня через черный ход дед сердца моего, не пришлось. Сзади лицея никого не было: курильщики не рисковали дымить на территории нашего сурового учебного заведения, предпочитали уходить подальше. Спортивная площадка была с другой стороны здания, а там, куда привел меня J. A, были только постройки вроде сараев непонятного мне назначения. Пока я семенила за быстро шагающим преподом, я выпустила еще несколько струек и теперь чувствовала, что трусики у меня насквозь мокрые. Только бы не оставлять за собой мокрый след...
Мы забились за один из сараев, ближе к крапиве. Там я прямо и нервно спросила раскрасневшегося пенсионера, откровенно зажимая себя рукой меж ног:
— Чего вам хочется?!
Он улыбнулся, нечто вроде смущения появилось в его лице.
— Ты... Ох, как сказать-то...
(Учитель русского не знает, как сказать. Если б мне чуть меньше хотелось ссать, я бы засмеялась.)
— Вобщем, я хочу, чтоб ты пописала при мне. – оформил наконец свою хотелку J. A. Я выдохнула: честно говоря, я боялась, что он заставит меня еще терпеть. Но, когда я попыталась задрать юбку и снять колготки, хитрющий дед остановил меня:
— Нет... Прямо в одежде. – хрипло заявил он. А мне уже, честно говоря, было пофиг – лишь бы выссаться наконец. Я присела, подобрав юбку, и раздвинула колени, чтоб старому извращенцу было лучше видно. Он присел рядом и поправил очки, словно собирался статью читать.
Никогда раньше я не ссала в одежду, так что на то, чтоб уговорить организм расслабиться, ушло секунд двадцать. Затем появилась нетугая струйка. Я попыталась напрячься, и она стала еще меньше, вдобавок пузырь кольнуло. Я на пару секунд закрыла глаза, стараясь ни о чем не думать, чтоб было не так стыдно, и только после этого мне удалось начать писить по-нормальному: струя даже сквозь трусы и колготки дугой выстрелила вперед, куда-то в заросли сорняков у забора. Ссала я, наверное, больше минуты. И скажу честно: если бы не смущение от присутствия J.A, я бы тутже кончила.
Вобщем, встала я, трусы с колготками все-таки стянула, на моего старого извращенца стараясь не глядеть... Он тоже встал, наблюдает за мной внимательно. И вроде вот все в нем как обычно, все как всегда, только вот (впервые вижу!) член стоит. Вывела я дедулю из импотенции, черт подери. Чтож, пришлось мне потом там же, за сараем, ему отсасывать.

...И ведь все равно он мне потом четверки будет ставить, сволочь!