Четыре мушкетёра и миледи (часть вторая).

Она стояла так ещё несколько мгновений, пытаясь справиться со своим состоянием, являющимся смесью гнева и бессилия. Но постепенно то и другое, как и прежде в подобных ситуациях (а их ей за свою бурную жизнь претерпеть доводилось не раз) уступило место трезвому разуму. Вынув из-за корсажа один из своих платков, она без тени брезгливости вытерла им насухо лужу с пола, после чего бросила платок под кровать - обнаружат нескоро, если обнаружат вообще... Она села на кресло, которое, как уже говорилось, было влажным, что, впрочем, было не так уж важно теперь – больший дискомфорт доставляла сырость собственной одежды, которую она сильнее ощутила своими чреслами, присев – и тут же пробормотала чуть слышно…
-«Неважно… Быстрее высохнет…»
Лорда Винтера и этого добродетельного придурка (как его там – Фельтон, что ли?) надо перехитрить. Причём ставку, похоже, надо делать именно на этого самого придурка. Ясно, как день, что этот «благовоспитанный», как он сам себя назвал, питает слабость к женским чарам, и – что особенно важно! к женской слабости во всех её проявлениях: слезам, обморокам и т.д… Нет, это отпадает. Насчёт обмороков и всего такого этот урод, лордишка недоделанный, наверняка успел того проинструктировать. Да что там – при ней только что… Значит, надо поработать над «легендой», вызвать к себе жалость, представить себя как несправедливо обиженную злым и жестоким мужским миром и воззвать к рыцарским качествам этого придурка. Защитить слабого… Похоже, этих самых качеств у того в избытке… А может и Бекингема удастся убрать с его помощью?
Так далеко в своих рассуждениях миледи заходить пока не хотелось. Вначале надо успокоиться и справиться с яростью, которая ещё переполняла её и не давала её сосредоточиться на главном. Надо расслабиться… Хотя чего там – только что «расслабилась» по полной… Нет, не в этом смысле. Надо взглянуть на всё случившееся с другой стороны, с позиции слабой женщины, с которой вполне может такое случиться, и не только от нетерпения. От страха… Чужд ли ей был страх? О, нет… Был на земле человек, которого она боялась до безумия, не так давно Бог распорядился так, что им пришлось встретиться – хотя, какой там Бог – скорее, дьявол! и именно тогда она впервые, сколько себя помнила во взрослом состоянии, испытала это. Позорное, и вместе с тем необходимое «расслабление», которое, наверное и спасло её от разрыва сердца, и которое, по счастью, этот человек (они были тогда вдвоём) не заметил…
И разум в этот момент словно бы решил за свою хозяйку, она полностью отринула все мысли и планы касаемо побега и прочих «боевых действий», откинулась на спинку кресла, которое, и в самом деле, достаточно быстро вместе с одеждой сохло под ней, и вспомнила, как совсем недавно она сидела в маленькой комнатушке на верхнем этаже здания старой голубятни. И тогда… Что же было тогда?

-«Послушайте, миледи, - говорил кардинал, - дело это  важное. Садитесь сюда, и давайте побеседуем».
-«Я слушаю ваше высокопреосвященство, с величайшим вниманием», - ответила миледи, обойдя стол, отделявший обшарпанный диван, на который ей жестом указал Ришелье, от кресла, где восседал (спиной ко входу) сам кардинал. Диван он благородно уступил даме и это сейчас оказалось как нельзя более кстати. И особенно стол, скрывавший нижнюю половину тела от его глаз…
-«Небольшое судно  с английской командой,  капитан которого мне предан, поджидает вас вблизи  устья Шаранты, у форта Ла-Пуэнт. Оно снимется с якоря завтра утром».
-«Так, значит, мне нужно выехать туда сегодня вечером?»
-«Сию  же  минуту,  то  есть сразу после  того, как  вы  получите  мои указания. Два человека, которых  вы увидите  у дверей, когда выйдете отсюда, будут охранять вас в пути. Я выйду первым.  Вы  подождете полчаса и затем выйдете тоже».
-«Хорошо,  ваша светлость. Но вернемся  к тому  поручению, которое вам угодно дать  мне. Я  хочу и впредь  быть  достойной  доверия  вашего высокопреосвященства, а потому  благоволите ясно  и  точно  изложить мне это поручение, чтобы я не совершила какой-нибудь оплошности».
Между двумя собеседниками на минуту водворилось глубокое молчание; было очевидно, что кардинал заранее  взвешивал свои выражения, а миледи старалась мысленно  сосредоточиться, чтобы понять то, что он скажет, и запечатлеть всё в памяти.
Сосредоточиться ей, однако, мешала некая физиологическая потребность, периодически беспокоящая любого представителя рода человеческого, независимо от пола, возраста, национальности и политической принадлежности. Перед встречей с кардиналом миледи по непонятным до сих пор для неё причинам (волновалась, что ли, перед важной встречей?) приняла внутрь значительную порцию анжуйского вина – оно почти не пьянило, за что, кстати, его очень недолюбливал один из её предыдущих мужей – о, Боже, не к ночи будь помянут – граф де Ла Фер! Где-то он теперь? Дай, Бог, в лучшем мире уже! Сложил, небось, буйную головушку на бранном поле, искатель приключений тот ещё был… Так вот, анжуйское вино, не пьяня, тем не менее, приводило в «тонус», словно отбрасывало тревоги и сомнения и придавало дополнительную решимость, что сейчас и было нужно. Но, к сожалению, оно имело сильный мочегонный эффект (и за это, кстати, граф де ля Фер его также недолюбливал – в период их недолгого «брака» пару раз проезжался на этот счёт…) Сейчас миледи, дико хотевшая писать и ёрзавшая на диване, особенно остро смогла это оценить. Не заметил бы его высокопреосвященство этого ёрзанья!
-«Вы поедете в Лондон», - продолжал  кардинал. –«В Лондоне  вы навестите Бекингэма...»
-«Замечу  вашему высокопреосвященству», - вставила  миледи, -«что после дела с алмазными  подвесками, к которому герцог упорно считает меня причастной, его светлость питает ко мне недоверие».
-«Но на этот раз,  -  возразил кардинал,  - речь  идет вовсе  не о том, чтобы вы снискали его доверие, а о том, чтобы вы открыто и честно явились к нему в качестве посредницы».
-«Открыто и  честно...» -  повторила  миледи с едва уловимым  оттенком двусмысленности.
-«Да, открыто и честно, - подтвердил кардинал  прежним тоном. - Все эти переговоры должны вестись в открытую».
-«Я  в  точности исполню  указания  вашего  высокопреосвященства  и  с готовностью ожидаю их.»
-«Вы явитесь к Бекингэму от моего имени и скажете ему, что мне известны все  его  приготовления,  но что они  меня мало тревожат: как  только он отважится сделать первый шаг, я погублю королеву».
-«Поверит ли он,  что ваше высокопреосвященство в состоянии осуществить свою угрозу?»
-«Да, ибо у меня есть доказательства».
-«Надо, чтобы  я  могла представить  ему эти  доказательства  и  он по достоинству оценил их».
-«Конечно.  Вы скажете ему…»
Ришелье продолжал говорить, миледи внимательно слушала его и отвечала на все его реплики, но мысли её были далеко. Она ругала себя за то, что, поднимаясь буквально бегом сюда, на верхний этаж старой голубятни и проносясь мимо дощатой двери, находящейся на полпролёта ниже и ведущей в отхожее место, не занырнула туда «на пару минут». Теперь жизнь имела бы совсем другие краски и она бы с гораздо большим вниманием вела бы беседу и прорабатывала план, который был так важен и для неё самой! О, как она ругала себя! Но тогда она торопилась, она и так опаздывала – верные люди у входа в голубятню предупредили её, что его высокопреосвященство уже давно в ожидании – и она, не желающая сердить его особу, презрела подобную «мелочь», о чём теперь и сожалела безумно.
-«…Так вы думаете, что  пожар палаты суда не был случайностью?»  - осведомился  Ришелье  таким тоном,  точно он задал вопрос, не имеющий ни малейшего значения.
-«Лично я, ваша  светлость,  ничего не думаю», - сказала миледи. –«Я привожу факт, вот и все. Я говорю только, что если бы я была  мадемуазель де Монпансье, или  королевой Марией Медичи,  то принимала бы меньше предосторожностей, чем я принимаю теперь, будучи просто леди Кларик».
-«Вы правы», - согласился Ришелье. –«Так чего же вы хотели бы?»
- «Я хотела бы получить  приказ, который заранее одобрял бы все,  что я сочту нужным сделать для блага Франции».
-«Но сначала надо найти такую женщину, которая, как я сказал, желала бы отомстить герцогу».
-«Она найдена», - сказала миледи с той твёрдостью в голосе, насколько это сейчас было возможно. Новый «прилив» был настолько сильным, что она инстинктивно сжала под столом свои ноги в кавалерийских сапогах и наезднических «шароварах» и ухватилась в промежности рукой, чуть не охнув при этом. Но кардинал этого не заметил, он был всецело поглощён разрабатываемым планом.
-«Затем надо найти того презренного фанатика, который послужит  орудием божественного правосудия», - размеренно продолжал он.
-«Он найдётся», - миледи, наконец, с грехом пополам справилась со своей проблемой, урина «отхлынула» и она получила возможность (Бог знает, на какое время?) адекватно вести беседу. Она в тот момент ещё не имела понятия о том, кто будет этот фанатик, но знала, что найдёт его непременно. Или само провидение пошлёт его ей… Она редко ошибалась…
-«Вот тогда  и настанет время получить тот приказ, о котором  вы сейчас просили».
-«Вы правы,  ваше  высокопреосвященство», -  произнесла  миледи, - «и я ошиблась,  полагая,   что  поручение,  которым  вы  меня   удостаиваете,  не ограничивается тем,  к чему  оно сводится в действительности. Итак, я должна доложить его светлости, что  вам известны  все подробности относительно того переодевания,  с   помощью  которого  ему  удалось  подойти  к  королеве  на маскараде, устроенном супругой коннетабля;  что  у  вас есть  доказательства состоявшегося  в  Лувре свидания  королевы с итальянским астрологом, который был  не кто иной, как герцог Бекингэм; что вы велели сочинить  небольшой занимательный роман на тему о похождении в  Амьене,  с планом сада, где оно разыгралось,  и с портретами его участников; что Монтегю  в  Бастилии и что пытка может принудить его сказать о том, что он помнит, и даже о том, что он, возможно, позабыл, и наконец, что к вам в руки попало  письмо госпожи де Шеврез, найденное в  квартире его светлости и порочащее  не только ту особу, которая его написала, но и ту,от имени которой оно  написано. Затем, если герцог, несмотря на все  это, по-прежнему будет упорствовать,  то, поскольку мое  поручение ограничивается тем, что  я перечислила, мне  останется только молить бога, чтобы  он совершил  какое-нибудь чудо, которое  спасет Францию. Все это так, ваше преосвященство, и больше мне ничего не надо делать?»
Она гордилась собой в этот момент как никогда, ибо «плотину» снова грозило прорвать и, несмотря на это, она отчеканила весь «текст задания», даже не изменившись нисколечко при этом в лице. И это было особенно важно, ибо кардинал, доселе смотревший куда-то в сторону, теперь внимательно наблюдал за ней, словно оценивая её серьёзность и готовность к подвигам. Слава Богу, он был лишён возможности видеть, как миледи сжимает изо всех сил промежность своей пятернёй под столом… И, слава Богу, шаровары, в отличие от пышных юбок, позволяли это сделать…
-«Да, так», - сухо подтвердил кардинал.
«-А теперь...», - продолжала  миледи,  словно  не замечая,  что кардинал Ришелье заговорил с ней  другим тоном (моча снова отступила), -«теперь, когда я получила указания вашего высокопреосвященства, касающиеся ваших врагов, не разрешите ли вы мне сказать вам два слова о моих?»
-«Так у вас есть враги?»
-«Да, ваша светлость, враги, против которых вы должны  всеми способами поддержать  меня, потому что я приобрела их на службе вашему высокопреосвященству».
-«Кто они?»
-«Во-первых, некая мелкая интриганка Бонасье».
-«Она в Мантской тюрьме».
-«Вернее, она была там», - возразила  миледи, - но королева получила  от короля приказ, с помощью которого она перевела ее в монастырь».
-«В монастырь?»
-«Да, в монастырь.»
-«В какой?»
-«Не знаю, это хранится в строгой тайне».
-«Я узнаю эту тайну!»
-«И вы скажете  мне,  ваше высокопреосвященство, в  каком монастыре эта женщина?»
-«Я не вижу к этому никаких препятствий».
-«Хорошо... Но у меня есть другой враг, гораздо более  опасный, чем эта ничтожная Бонасье».
-«Кто?»
-«Её любовник».
-«Как его зовут?»
-«О, ваше высокопреосвященство его хорошо знает! - вскричала миледи  в порыве гнева. –«Это наш  с вами злой гений: тот самый человек, благодаря которому мушкетеры короля одержали  победу  в стычке  с гвардейцами  вашего высокопреосвященства, тот самый, который нанес три удара шпагой вашему гонцу де Варду и расстроил все дело с алмазными подвесками; это тот, наконец, кто, узнав, что я похитила госпожу Бонасье, поклялся убить меня».
-«А-а...» - протянул кардинал. –«Я знаю, о ком вы говорите».
-«Я говорю об этом негодяе д'Артаньяне».
-«Он смельчак».
-«Поэтому-то и следует его опасаться».
-«Надо бы иметь доказательство его тайных сношений с Бекингэмом...»
-«Доказательство!» - вскричала  миледи.  –«Я раздобуду десяток доказательств!»
-«Ну, в таком случае - нет ничего проще: представьте мне эти доказательства, и я посажу его в Бастилию».
-«Хорошо, ваша светлость, а потом?»
-«Для  тех, кто попадает в  Бастилию, нет никакого  "потом",  -  глухим голосом ответил кардинал. –«Ах,  черт возьми», -  продолжал он, -«если б мне так же легко было избавиться  от моего врага,  как избавить  вас от ваших, и если б вы  испрашивали  у  меня безнаказанности за ваши действия против подобных людей!» - в этот момент миледи показалось, что на лице его высокопреосвященства также мелькнул какой-то дискомфорт, вызванный явно не переживаниями о политике, он словно поёжился и переступил под столом с ноги на ногу… Но миледи была благовоспитанной дамой, во всяком случае усиленно строила из себя таковую, и не могла себе позволить это заметить. Тем более в отношении его высокопреосвященства!
-«Ваша светлость», - предложила миледи, -«давайте меняться  - жизнь за жизнь, человек за человека: отдайте мне этого - я отдам вам того, другого».
-«Не  знаю, что вы хотите сказать», - кардинал снова поёжился и в этот раз даже слегка поморщился, - «и не желаю этого знать, но мне хочется сделать  вам любезность, и я не вижу, почему бы мне не  исполнить  вашу просьбу относительно столь ничтожного существа, тем более, что этот д'Артаньян, как  вы  утверждаете, распутник, дуэлист и изменник».
-«Бесчестный человек, ваша светлость, бесчестный!»
-«Дайте мне бумагу, перо и чернила».
-«Вот они, ваша светлость», - миледи уже снова с трудом сдерживала новый «прилив» и ей стоило немалых трудов отнять руку от промежности и, дотянувшись до правого края стола, подать кардиналу то и другое.
Наступило  минутное  молчание, кардинал сначала мысленно подыскивал надлежащие выражения, потом писал записку и эти мгновения показались миледи настоящим адом. Слава Богу, дело близится к концу! Через минуту-другую его высокопреосвященство покинет эту комнату, спустится вниз и она получит, наконец, возможность облегчиться! Правда, кардинал велел ей выходить, лишь полчаса подождав, но речь шла о выходе наружу, а отхожее место (слава Всевышнему!), находилось, как уже было сказано, в здании голубятни и нарушать волю кардинала при решении своей вопиющей проблемы ей не придётся…
-«Благодарю вас, ваше высокопреосвященство», - произнесла она, ознакомившись с текстом записки и пряча её за пазуху, в специально вшитый для таких дел карман. –«Ваша услуга для меня неоценима».
Ришелье, не сказав ей ни слова, лишь улыбнулся (одними губами, взгляд его при этом сохранял холодную деловитость) и встал из-за стола. Он был одет в рясу, полностью «по форме» священнослужителя, хотя в период военных действий нередко облачался в «военный» наряд: сапоги, шаровары и прочие атрибуты. Но сейчас, видимо, чтобы не вызывать подозрений, он явился сюда, в трактир и пристроенную к нему голубятню в своей «повседневной» форме, скорее всего, якобы за совершением каких-то «богоугодных» дел. Каких – миледи сейчас меньше всего волновало. Она еле сидела за столом и с нетерпением ждала, когда фигура в сутане скроется за дверью. И после того, как дверь со скрипом закрылась, она, затаив дыхание, прислушивалась к скрипу за дверью ступенек, ведущих вниз. Она была весьма разочарована, когда этот скрип, который она рассчитывала слышать ещё долго (лестница была в несколько пролётов!) внезапно прекратился уже через несколько мгновений, прервался каким-то другим скрипом, не похожим на «лестничный», потом прозвучал глухой стук и всё затихло…
Она некоторое время сидела, не смея тронуться с места, хотя уже буквально извивалась, до того ей хотелось в туалет. Ей не хотелось нарушать волю кардинала, но, с другой стороны, промедление было в данной ситуации подобно… не смерти, конечно, но весьма нехорошим и позорным последствиям, которые, кстати, на штанах видны будут несравненно лучше, чем под пышными юбками… И она встала из-за стола, крадучись, на цыпочках, прошествовала к двери каморки и выглянула на лестницу. Там никого не было, и только хлопанье голубиных крыльев, перепархивающих с карниза на карниз, было слышно сквозь маленькое, к тому же приотворённое окошечко в стене. И маленький уголок крыши с сидевшими на ней голубями был виден сквозь него… Миледи спустилась на те самые полпролёта, приседая то на одну ногу, то на другую и потянула железную проржавевшую ручку двери сортира на себя…
Дверь не открывалась. Миледи потянула ещё раз (не так уж сильно, хотя ей в этот момент хотелось буквально сорвать её с петель!), потом осторожно, словно боясь, что за ней кто-то подсматривает с лестницы, глянула в щель между дверью и дверным косяком. В щели явственно виднелась щеколда в положении «заперто». Кто-то был там, внутри…
-«Ришелье!» - догадалась миледи. –«Ах ты, дух святой, чтоб тебя!» - она сама испугалась собственного богохульства; несмотря на свои многочисленные «святотатства» по жизни, она всё же была глубоко верующей, более того – «выпускницей» монастыря, из которого, правда сбежала… И умом она понимала, что кардинал тоже, несмотря на сан, живой человек, и, стало быть, тоже периодически справляет нужду… Более того, он её так долго тут прождал… Не иначе, как и она, тоже анжуйского вина перед этим принял или какого другого… То-то он там, за столом, тоже дёргался как-то странно… Ей почему-то не хотелось, чтобы кардинал, выйдя из сортира, столкнулся с ней лицом к лицу. Хотя что тут такого?.. Но нет, нет… И она заспешила наверх, поочерёдно приседая то на одну ногу, то на другую.
Затворив дверь, она не села ни на диван, ни на кресло (стоя, скрестив ноги, было легче терпеть). Она представила себе, как его высокопреосвященство управляется со всеми этими делами (кто знает, может даже и с большими, прости меня Господи!) в таком длинном и неудобном одеянии, как сутана, и ей стало смешно. Она прыснула и тут же пожалела об этом, ибо горячая струя, не то чтобы обильно, но ощутимо, выстрелила помимо её воли прямо в штаны… Она согнулась и, почти присев, схватилась рукой там же, где и раньше, благо одиночество теперь это позволяло.
Наконец она услышала то, о чём мечтала все эти мгновения: скрип открываемой двери клозета. Последующий её стук и скрип лестницы. Но и после этого она не осмеливалась выглянуть, она выжидала время. Включив все свои внутренние «органы» чутья, она пыталась распознать тот момент, когда Ришелье гарантированно покинет здание голубятни и не вздумает вернуться наверх за какой-нибудь там шляпой или отдачей новых приказаний. И в тот момент, когда она почти уверилась в этом и уже была готова снова выглянуть на лестницу, дверь внизу голубятни громко заскрипела, открываясь, а затем по лестнице послышались шаги. Миледи, превозмогая себя, метнулась за стол, на тот диван, на котором сидела ранее и откинулась на его спинку в как можно более непринуждённой позе (мол, выжидаю положенные полчаса!) Она была уверена, что это вернулся Ришелье (действительно, за шляпой, ха-ха!), а скорее всего, кто-то из тех «доверенных» двух людей, для дачи дальнейших инструкций…
Но дверь открылась и в комнату вошёл неизвестный ей человек, вид которого её испугал. Он был закутан в плащ, а шляпа была надвинута на глаза.

Он вошел в комнату и запер за собой дверь.
При  виде  этой  безмолвной, неподвижной, точно  статуя, фигуры миледи испугалась ещё больше.
-«Кто вы? Что вам нужно?» - вскричала она.
Новый физиологический позыв, на этот раз уже усугублённый страхом, чуть не заставил её снова пустить струю в шаровары.
-«Да, так и есть, это она!» - сказал про себя Атос.
Откинув плащ и сдвинув со лба шляпу, он подошел к миледи.
-«Узнаете вы меня, сударыня?» - спросил он.
Миледи подалась вперед и вдруг отпрянула, словно увидела змею. В промежность снова проступила предательская тёплая влага.
-«Так, хорошо...» - сказал Атос. –«Я вижу, вы меня узнали».
-«Граф де Ла Фер!» - прошептала  миледи,  бледнея и всё больше вжимаясь в спинку дивана. Если бы она могла, она бы слилась с ней и растворилась в небытие, проникла бы сквозь стену, но это было невозможно.
-«Да,  миледи», - ответил Атос, - «граф де Ла Фер, собственной персоной, нарочно явился с того света, чтобы иметь удовольствие  вас  видеть. Присядем же и побеседуем, как выражается господин кардинал.
Собственно, миледи и так уже сидела, сесть оставалось только Атосу. Что он и сделал, опустившись в то самое кресло, которое недавно занимал Ришелье.
Объятая невыразимым ужасом, миледи сидела, не издавая ни звука.
-«Вы демон, посланный на землю!» - начал Атос. –«Власть ваша  велика, я знаю, но вам известно также, что люди с божьей помощью часто побеждали самых устрашающих  демонов. Вы  уже один раз оказались на моем пути. Я думал, что стер вас с лица земли, сударыня, но или я ошибся, или ад воскресил вас...
При  этих  словах,  пробудивших  в  ней  ужасные  воспоминания,  миледи опустила голову и глухо застонала.
-«Да, ад воскресил вас», - продолжал Атос, -«ад сделал  вас богатой, ад дал вам другое имя, ад почти до неузнаваемости изменил ваше лицо, но он не смыл ни грязи с вашей души, ни клейма с вашего тела!»
Миледи вскочила, точно подброшенная пружиной, несмотря на физиологические проблемы, глаза ее засверкали. Атос продолжал сидеть, никак не реагируя на её вставание. Он знал, что миледи не посмеет предпринять никаких других действий, и это вставание было лишь жестом отчаяния и не более того…
-«Вы полагали, что я умер, не правда ли? И я тоже думал, что вы умерли. А имя Атос скрыло графа де Ла Фер, как имя леди Кларик скрыло Анну де Бейль! Не так ли вас звали, когда ваш почтенный братец обвенчал нас?.. Право, у нас обоих странное положение, -  с усмешкой продолжал Атос, - мы оба жили до сих пор только потому, что считали друг друга умершими. Ведь воспоминания не так стесняют, как живое существо, хотя иной раз воспоминания терзают душу!»
-«Что же привело вас ко мне?» - сдавленным голосом проговорила миледи. -«И чего вы от меня хотите?»
-«Я хочу  вам  сказать,  что, упорно оставаясь невидимым для  вас, я не упускал вас из виду».
-«Вам известно, что я делала?»
-«Я могу день  за днем перечислить вам, что  вы  делали, начиная с того времени,  когда  поступили на службу к  кардиналу,  и вплоть до сегодняшнего вечера.
Бледные губы миледи сложились в недоверчивую улыбку.
-«Слушайте: вы срезали два алмазных подвеска с плеча герцога Бекингэма; вы похитили госпожу Бонасье; вы, влюбившись в  де Варда и  мечтая провести с ним ночь,  впустили к себе господина  д'Артаньяна;  вы, думая, что де Вард обманул вас, хотели  заставить соперника де Варда убить его;  вы, когда этот соперник  обнаружил  вашу  постыдную  тайну, велели  двум  наемным  убийцам, которых вы послали по его  следам,  подстрелить его; вы, узнав, что пуля  не достигла  цели, прислали ему отравленное вино с подложным письмом, желая уверить вашу жертву, что это  вино - подарок друзей, и, наконец, вы здесь, в этой комнате, только что взяли  на  себя перед  кардиналом Ришелье обязательство  подослать убийцу к герцогу Бекингэму, взамен чего он обещал позволить вам убить д'Артаньяна!
Лицо миледи покрылось смертельной бледностью и Атос не мог видеть как её организм в очередной раз «сдался» очередной порцией жидкости.
-«Вы сам сатана! - прошептала она.
-«Быть  может, но,  во всяком случае, запомните  одно: убьете ли вы или поручите кому-нибудь убить герцога Бекингэма  - мне до этого нет дела: я его не знаю,  и  к тому же  он  англичанин, но не троньте и волоска на  голове д'Артаньяна, верного моего  друга, которого я люблю  и охраняю, или, клянусь вам памятью моего отца, преступление, которое вы совершите, будет последним!
-«Д'Артаньян жестоко оскорбил меня», - глухим голосом сказала миледи,  -Д'Артаньян умрет.
-«Разве  в  самом деле возможно оскорбить вас,  сударыня?»  - усмехнулся Атос. –«Он вас оскорбил и он умрет?»
-«Он умрёт», - повторила миледи. –«Сначала она, потом он».
У  Атоса потемнело в  глазах. Вид  этого  существа, в  котором  не было ничего женственного, оживил в нем терзающие душу воспоминания. Он вспомнил, как однажды, в положении менее опасном, чем теперь, он уже хотел принести ее в жертву  своей чести; жгучее желание  убить  ее снова поднялось  в  нем  и овладело им с непреодолимой силой. Он встал, выхватил из-за пояса пистолет и взвел курок.
Миледи, бледная  как смерть, пыталась крикнуть, но язык  не повиновался ей, и с  оцепеневших уст сорвался только хриплый звук, не имевший ни малейшего сходства с человеческой речью и напоминавший скорее рычание дикого зверя;  вплотную прижавшись к спинке дивана, с разметавшимися волосами, она казалась воплощением ужаса. Но ещё больше она боялась того, что организм под влиянием этого ужаса сдастся окончательно и самый опасный и ненавистный для неё человек станет свидетелем её позора.
Атос медленно  поднял  пистолет, вытянул руку через стол так, что дуло почти касалось лба миледи, и голосом, еще более устрашающим, оттого  что  в  нем звучали спокойствие и непоколебимая решимость, произнес:
- Сударыня, вы сию же минуту отдадите мне  бумагу, которую подписал кардинал, или, клянусь жизнью, я пущу вам пулю в лоб!
Будь  это другой  человек,  миледи  еще  усомнилась бы в том, что он исполнит свое намерение, но она знала Атоса; тем не менее она не шелохнулась.
-«Даю вам секунду на размышление», - продолжал он.
По  тому,  как  исказились  черты  его лица, миледи поняла,  что сейчас раздастся  выстрел.  Она быстро поднесла руку к груди, вынула из того самого потайного кармана бумагу и подала ее Атосу:
-«Берите и будьте прокляты!»
Ей ничего больше не оставалось, она чувствовала, что организм сдался окончательно и горячий вибрирующий фонтан стал «пробуривать» путь в её штанах. Она молила только об одном: чтобы этот страшный человек, забрав то, что ему нужно, покинул комнату до того, как её позор станет заметен.
Атос взял  бумагу, засунул пистолет за пояс, подошел к лампе, чтобы удостовериться, что это та самая бумага, развернул ее и прочитал:

"То, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства.
5 августа 1628 года.
Ришелье".

-«А теперь...» - сказал  Атос, закутываясь  в  плащ и надевая шляпу, -«теперь, когда я вырвал у тебя зубы, ехидна, кусайся, если можешь!»
Он развернулся и двинулся к двери, не говоря ни слова. Открывая дверь, он повернулся назад – нет, не потому, что опасался каких-либо действий со стороны миледи, он лишь хотел в последний раз взглянуть на неё. И увидел её глаза, полные того самого ужаса, что и раньше, и ещё какой-то отчаянной внутренней борьбы, природу которой он объяснить не смог бы. Он отметил про себя, что дама, до того «вжимающаяся» в спинку дивана, теперь переменила положение и подалась всем корпусом вперёд, переместившись на самый край дивана и вжавшись теперь уже животом в кромку стола. Но это его мало занимало и он даже близко не догадывался о причинах такой «смены позиции».
И тем более он не мог видеть, как жгучая струя писа засвистела в штаны его недавней собеседницы, у которой уже не было сил справляться с собственным организмом…
Он вышел из комнаты. Дверь он захлопнул за собой, не оборачиваясь назад.
Миледи же вознесла все мыслимые и немыслимые благодарности Всевышнему за то, что осталась наконец одна. Пока Атос присутствовал в комнате, она, хоть и лила в штаны уже практически в полную силу, тем не менее всё же старалась, чтобы хотя бы внешне «процесс» оставался незаметным…
Стоило же двери закрыться за этим страшным человеком, как миледи ещё дальше «сползла» на краешек дивана и теперь опиралась лишь ягодицами на его кромку. На пол «закрапал» самый настоящий дождь, штаны промокли насквозь и теперь миледи боялась лишь одного – нет, она знала, что Атос не вернётся – он получил то, что хотел – но «доверенные» люди от кардинала могли войти и увидеть её в таком неприглядном виде…
…Она привела (не столько себя, сколько комнату) в порядок, кое-как вытерев пол всеми имеющимися в комнате тряпками. Диван благодаря мерам, принятым ею, почти не намок. Но следовало также застраховать себя от позора и перед слугами кардинала…
Она тихо, стараясь не скрипеть, спустилась по лестнице в здание трактира. Она знала, что люди кардинала, чтобы не держаться на публике и не нарушать предписаний Ришелье, ждут её на улице, у входа в трактир. Поэтому она, буквально «стелясь» вдоль стены, через запасной выход, ни с кем не столкнувшись, проникла на задний двор, где стояла, привязанная, её лошадь. Испытывая омерзительные ощущения от прилипших к ногам и заду мокрых шаровар, она вскочила на неё и, обогнув трактир, подскакала к тем самым двум всадникам, ожидавшим её (впрочем, держась от них на почтительном расстоянии) и прокричала:
-«Ожидайте здесь! Я буду через полчаса!»
Она знала, что кардинал не мог дать этим людям приказ контролировать каждый её шаг… Она была не пленницей, а особо доверенным лицом, исполняющим особую миссию… И, разумеется, у неё могли быть свои причины оставить этих людей ждать. И, конечно, у этих двоих даже мысли не возникло как-то её остановить или поинтересоваться причиной «отлучки». И кардиналу, разумеется, они потом ни слова не скажут… Они забудут об этом через полчаса, когда они будут в дороге…
Сейчас же она неслась галопом к местной таверне, одновременно служившей и гостиницей для проезжего люда. В ней она предусмотрительно, повинуясь интуиции, забронировала номер, привезя туда кое-что из своего арсенала, необходимого при «операциях», и – о, счастье! из гардероба… Именно он ей сейчас был так нужен…
Она не зря сказала про «полчаса», хотя галопом до таверны и обратно в общей сложности было пять-семь минут. Но ей нужно было время… И достигнув гостиницы, она, спрыгнув с лошади (о, эти поганые ощущения липкой «мокроты»!) наскоро привязала её к изгороди и буквально влетела в свой «номер» (небольшую комнатушку, где было всё самое необходимое, в том числе для личной гигиены). И небольшое корытце для стирки белья и одежды (миледи, как любая женщина, всегда блюла чистоту). Как же пригодилось оно сейчас!
Стянув (не без труда!) омерзительно прилипшие к ногам штаны, источающие запах мочи, миледи швырнула их в корыто, плеснув туда из стоявшей тут же бадьи воды и разведя её жидким мылом, после чего начала остервенело стирать свои многострадальные шаровары. Словно стремясь быстрее "выгнать" из своих штанов это, миледи после каждого полуминутного ожесточённого "трения" полоскала штаны, а затем выливала грязную воду за окно и, наполнив корыто свежей водой из бадьи, бросала туда шаровары, все в мыле. И снова всё по кругу... Она даже не замечала при этом, что делает это с голым задом и ногами, настолько ярость переполняла её. Сменив воду в корыте несчётное количество раз и столько же раз прополоскав в этом корыте штаны, миледи отжала их изо всех своих женских сил, а затем в последний раз вылила воду (уже чистую, не в пример предыдущим разам) за то же окно (первый этаж это позволял, хотя вообще-то такое не допускалось местными правилами, любые помои надо было относить и выливать в специально отведённое место), но сейчас это никто не видел и потом миледи в тот момент в её состоянии было плевать на всё… Всё ещё трясясь от переполнявшей злобы, миледи протянула через всю комнату верёвку, зацепив её за два гвоздя на противоположных стенах, и развесила на ней отжатые штаны. К возвращению высохнут... Обычно она развешивала постиранное бельё и одежду во дворе, но сейчас... Нет, ЭТО видеть не должен был никто! Хотя, краешком ума она понимала, что ни одна душа не догадалась бы - ну, штаны и штаны, запачкались - постирали... Но миледи, при всей своей "лихости" переполненная комплексами с головы до ног, сейчас боялась собственной тени. Хотя - странное дело - как только она развесила шаровары и перестала "иметь с ними дело", плохое настроение тут же словно улетучилось, уступив место прежнему "боевому настрою". Она даже рассмеялась, глянув на себя в зеркало - огромное, в человеческий рост, оно отразило её, одетую только наполовину и "сверху" - с голой писей и голыми же, стройными и красивыми, ногами.
Она обтёрла ноги и промежность влажной тряпицей, а затем насухо платком, и принялась за более приятную процедуру – подбор гардероба, взамен «испорченного».
Вскоре она, переодетая из «воинского наряда» в пышное платье (сопровождающие слегка удивились, но вопросов задавать не стали), уже скакала вместе с ними навстречу подвигам. Правда, без заветной бумаги, но – живой и сухой… И вооружённой соответствующим образом…
Единственное, о чём она жалела – что не догадалась вооружиться, идя в старую голубятню. Будь у неё тогда пистолет, глядишь, и по-другому бы всё обернулось… Но кто же знал, чем может обернуться встреча с его высокопреосвященством!
Страх, ещё недавно всю её парализовавший, куда-то отступил, уступив место прежней ярости и желанию отомстить за поруганную честь…

Теперь же, снова сидя под замком и скрежеща зубами от бессилия, она вновь и вновь прокручивала в голове возможные варианты спасения. И не только спасения, но и нанесения встречного, ещё более жестокого, чем прежде, удара. Она знает, она видит их, врагов своих, насквозь, она умнее их, она хитрее, она по-прежнему красива и обаятельна…
Какая ненависть клокочет в ней!

Отредактировано Cabaliero (19-07-2019 22:31:23)