Этот рассказ можно читать отдельно, но вообще – образы персонажей из сериала «Обычная женщина», Вера Мартынова – следователь, которая дерзкая, с характером, всегда пытается докопаться до правды. Иван – ее начальник. Он связан с мафией, ненавидит Веру, потому что понимает, если та докопается – он лишится премии и всего. Он немного быдловатый, злобный. Присутствует ненормативная лексика, в духе сериала. Жестковато местами)
Вера влетела в отдел, дело было весьма напряженным. Она следила за Багликовым, тем самым, дело которого однажды добыла в архиве. Конечно, без ведома Ивана. Шесть часов сидела в машине, попивая коньяк. Ссать хотелось просто нереально. Но едва она прошла по коридору, прямо у туалета, она врезалась в… Ивана. Стоит, ухмыляется.
Вера явно напряжена, лицо морщится, волосы растрепаны. На ней джинсы, свитер, жилетка. Она быстро убирает руку с живота, чтобы не спалить свое состояние.
Иван – массивный, с широкой спиной, такими же широкими плечами, высокий, лысый, с каменным лицом. Темная рубашка расстегнута на груди, и он тут же складывает руки на груди, произнося низко, с ухмылкой:
- И куда мы это так несемся, Мартынова? Уже вечер, тебя в отделе быть не должно… Чего, опять влезла, куда не звали? Я, по-моему, тебе говорил уже – не лезь. А ты, [Цензура], все лезешь. Как будто сметаной намазано!
- Слушай, Вань… сейчас не время для разговоров, пусти, а? Я… ссать хочу, не могу уже, – голос Веры дрожит, она начинает переминаться с ноги на ногу, кусать губу, и к тому же прерывисто дышит.
Иван прищуривается, чуть склоняя голову набок. Его массивная рука остается на косяке двери, преграждая проход. Он смерил Веру взглядом сверху вниз, медленно, с презрением, а на его лице – смесь злорадства и раздражения. И немного ненависти.
- А ты, гляжу, и правда сейчас обоссышься, Мартынова. Что, на хвост кому наступила? На нервах вся теперь, как крыса, которую в угол загнали! Я еще раз повторяю, [Цензура], не трогай мои дела, – его голос становится тише, тяжелее, - Сколько раз тебе повторять это? Ты тут – никто, Вер. Всего лишь рот, который слишком дохуя говорит, всего лишь жопа, которая все лезет, куда не звали!
Он делает шаг ближе. Между ними уже меньше полуметра. Вера неровно дышит, морщится от его запаха – перегар, дешевый одеколон, пот. А еще слегка сжимается перед тяжелым взглядом, от которого ей хочется просто развернуться и сбежать. Но Вера – слишком упрямая, держится. Она всегда такая.
Иван рычит, едва слышно:
- Может, мне напомнить тебе, как здесь все на самом деле устроено, а? Или ты, наконец, начнешь слушаться, пока я добрый? – он продолжает держать проход, не отводя взгляд, - Ну, говори уже. Очень хочешь в туалет? Сильно? Прям… терпеть не можешь? – усмехается, сплевывает, - Может, ты у меня разрешения попросишь? На коленки встань, давай, по-хорошему!
Вера с презрением смотрит на него. Ерзает, мнется, чувствуя, что уже реально на грани, но лишь сжимает губы в тонкую полоску:
- Вот что ж ты такой мудак-то, а? Я все сделаю, чтобы тебя засадили надолго. И до правды докопаюсь. Я докажу, что это ты все устроил с Багликовым. Что вы посадили не того.
Иван резко хмыкает, будто Вера его не испугала, а лишь позабавила. Улыбка становится мерзкой, кривой, он подходит вплотную, настолько близко, что между ними вибрирует воздух:
- Ты, [Цензура], докопаешься, да? Посадишь меня? – Иван хмыкает, оглядывая, как Вера ноги скрестила, как рука джинсы сжимает, пока еще на бедре, - Стоишь тут, как малолетка на линейке, сейчас глядишь, лужу под себя пустишь! Вот будет материал для рапорта… «Следователь Мартынова слилась под давлением начальства!» Ха… - он поднимает руку, Вера даже вздрагивает, немного уводя голову в сторону, уверенная, что он ударит.
Но нет, Иван лишь кладет ладонь на стену, рядом с головой Веры, при этом все еще заграждает проход в туалет. Другая его рука спокойно тянется к пачке сигарет. Закуривает медленно, выдыхая дым прямо в лицо Веры. Дразнит. Знает, что Вера на грани. Знает, что унижение – самое страшное для нее, играет с этим.
- Ты думаешь, ты – героиня? Следователь с яйцами? Вера… Вера-Вера-Вера, ты – гребаная головная боль. И я тебя буду лечить, долго, - он делает затяжку, глядя прямо в глаза, - Имей в виду, сделаешь шаг – и я тебя не просто уволю. Я тебя закопаю. Вместе с твоими нерасследованными делами, со всей твоей правдой. Так что думай хорошенько, у тебя еще есть выбор.
Вера молчит. Стоит перед ним, тело уже явно предает. В голове все пульсирует, сжимается, но внутри ярость. Его лицо – как груша, хочется врезать. Но при этом губа дрожит, нельзя заплакать. И ссать так хочется, в жизни так не хотелось Вера чуть стонет и пытается прорваться в туалет:
- Пусти! [Цензура], говорю же, пусти! Ну не могу я уже! Я правда сейчас обоссусь, Иван! – но Ваня лишь хватает ее. Как только Вера попыталась прорваться, он перехватил ее, резко, одной рукой за локоть, второй за плечо, и сжал так, что Вера аж стиснула зубы от боли – ногти врезались в край свитера. И тут же – толчок. Он буквально впихнул девушку в свой кабинет, захлопнув дверь с глухим щелчком.
Сквозь зубы, уже без показной ухмылки, а с настоящей злостью, Иван прошипел:
- Да ты охуела, Мартынова… - он вдруг ударил по столу кулаком, громко, от чего девушка вздрогнула, - Я тебе, [Цензура], говорил, не смей трогать дело Багликова! Говорил?! Там все уже решено. Поняла? Все! Улики, свидетели, все под контролем! А ты… тварь… думаешь, я не в курсе, что дело из архива пропало?! Я же знаю, что ты нашла свидетелей, что ты улики притащила… где ты рылась, [Цензура]?! Отвечай! Опять копала, как шавка?! Думаешь, самая умная?! – Иван снова ударил кулаком, уже по стене. Затем тяжело задышал, начал ходить по кабинету, словно зверь в клетке. Разъяренный… злобный… на лице – бешенство. Вены вздулись на шее, челюсть ходит ходуном.
Резко напротив Веры он остановился. Смотрит прямо в глаза, а у самого взгляд – ледяной:
- Я почти все уладил. Мы нашли человека, который сел за Багликова. Мне пообещали ключи от новой бэхи, контракт с Малахитом, кучу денег! И тут… приходишь ты. Со своими «я нашла показания», «у нас новые свидетели»… - делает шаг максимально близко, вплотную, нависает, прижимая Веру к стене, - Скажи честно, ты что, жить устала? Или думаешь, что тебя кто-то искать будет? Кто? Твоя мать с деменцией, которая вообще забыла о существовании дочери?
Вера дрожит, Иван хватает ее за подбородок, сжимает так крепко, что Вера всхлипывает от боли. Губа дрожит, веки тоже, давление на мочевой пузырь нарастает, пульсирует, удивительно, как еще держится.
- Села, сюда, живо! – он швырнул ей стул, - Рассказывай все. Куда ходила. С кем говорила. Кто слил тебе инфу. Потому что… если завтра мне кто-то предъявит эту хрень в протоколах – я тебя наизнанку, [Цензура], выверну. Поняла?!
Вера подходит к стулу, жмется, кусает губу, приоткрыла рот и морщит нос от боли: - Вань… я хочу писать, пожалуйста… - тихо произносит она. Уже не может, реально не может. Еще минута и все… - Вань, я шесть часов терпела во время слежки. Ну, пожалуйста… - слезы потекли по щекам, отчаяние скрутило все тело.
Ваня хмыкает, довольно, затем силой усаживает ее на стул, надавливая на плечо. Злой, очень злой. В глазах – презрение. Вера плюхается, чуть не затаив дыхание – живот сжался от боли и давления. Иван же навис сверху, руки по бокам, на подлокотниках, как капканы. И злость уже не только внешняя, она холодная, темная, вязкая, в его глазах. Он уже не просто злится – он хочет сломать Веру. Жестко, сквозь зубы, ухмыляясь, он произносит:
- Ах, ты писать хочешь? Так терпи. [Цензура] было слежками заниматься, - затем опускается чуть ниже, прямо на ухо шепчет: - Шесть часов, говоришь? Ну ничего, посидишь у меня тут еще, скажем, полчаса. Может, до твоей тупоголовой бошки хоть что-то дойдет? Может, научишься понимать? А пока… - он достает папку с рапортом, швыряет ее на стол, так, что листы разлетаются. Рапорт Веры. С уликами и свидетелями. Одно из фото – человек, которого Вера на днях допрашивала. Ваня смотрит на него, потом снова на Веру.
- Мартынова, отвечай. Этот, с ним ты говорила? Из Рассвета? Дура… он же мой человек! Он тебя же и сдаст с потрохами! – делает шаг к Вере, пальцем тычет ей прямо в лоб, - Рассказывай, [Цензура]! Либо сейчас все мне скажешь, либо я тебя отнесу туда, где ни туалетов, ни протоколов, ничего… только темно, грязно и очень… очень тихо.
Вера сидит. Молчит. Давление в животе просто запредельное. Боль стучит в висках. Но если заговорить – проиграет. Если попроситься снова – тоже. Губа задрожала сильнее, тихий стон, и тут… на штанах появилось пятнышко. Небольшое, но Вера тут же заерзала в разы сильнее, задышала быстрее. – Черт… - вырвалось из нее.
- У-у-у… вот так вот, да? Все-таки ты слабая, Мартынова. Как тряпка. Пусть это будет твоим секретом. Но знаешь что, Верочка? – он медленно наклонился ближе, глаза горят ледяным огнем, - Не думай, что я забыл, кто здесь главный. Я решаю, кто уйдет с премией, а кто с мокрыми штанами, а в твоем случае, возможно, и без.
Он отворачивается, подходит к окну, злобно хлопает ладонью по подоконнику. В комнате тяжелая тишина, прерываемая лишь учащенным дыханием Веры.
- Ты можешь пускать слюни, рыдать, мочиться, мне по барабану! Но ты – мое проклятье, и я с тобой разберусь, по-своему. Я заебался, знаешь ли, терпеть тебя в этом отделе. И вообще в этой жизни, - Иван возвращается к своему столу, медленно садится, достает телефон, - Молчи сейчас. Пока не скажу – никуда не пойдешь, поняла?!
Вера легонько кивнула. Ей уже нечего делать. Надежды нет. Нервно молчит, сжимая ноги, но это уже никак не помогает. Сдерживать поток мочи просто нереально, и сразу несколько струек начинает заливать ее джинсы, стул, пол. Вера закрывает глаза и, наконец, позволяет себе расслабиться.
Иван замечает пятно и хмыкает с отвращением, словно видит перед собой не следователя, а жалкую беззащитную девчонку. Его глаза сужаются до узких щелок, лицо краснеет от злости, а мышцы на шее напрягаются. Грубо и резко он вскрикивает:
- Вот так, значит? Ни стыда, ни совести! В моем кабинете, промокла вся, как последняя идиотка?! Ты ведь даже нормально терпеть не умеешь, а все рвешься правду искать?! – он резко подходит к Мартыновой, наклоняется так близко, что она отводит голову в сторону, стараясь не дышать – чтобы не чувствовать его вонючего, с запахом дешевого виски и табака дыхания.
- Знаешь, что я сделаю, если ты сейчас же не возьмешь себя в руки? – он снова с силой хватает Веру за подбородок, поворачивает лицо к себе, заставляя смотреть прямо в глаза. – Я покажу тебе… что такое настоящая боль. Настоящее унижение. Что значит, когда тебе ломают не только тело, но и дух, - он отпускает резко, отходит назад, опирается на стол и смотрит, наслаждаясь, как она сидит, мокрая, униженная, словно играет с ее страхом.
- Ну чего, Мартынова? Поняла теперь, куда лезешь?
- Я… я на тебя заяву накатаю, серьезно. За то, что ты сейчас сделал! – Вера хоть и заплаканная, но гордая, прошипела, вздернув подбородок. Встала. Иван лишь лениво поднял бровь, словно слышал этот детский лепет уже тысячу раз. Его губы искривились в усмешке – ледяной и презрительной: он знал, что будет дальше. И ничего она не сможет сделать.
Сделав шаг вперед, почти коснувшись плечом, он тихо прошептал, словно он – игла, которая вонзается в кожу:
- Заяву? На меня? Кажется, что-то такое я уже слышал… но ты ж не понимаешь, что это значит… не понимаешь, какие люди за мной стоят… детка, послушай, это я решаю, кто уйдет с работы. А ты – лишь мышь в моем лабиринте. Попробуй сделать хоть что-то. Поверь, я так быстро тебя найду и загашу, что мать твоя не узнает.
Иван медленно обвел Веру взглядом, изучая, останавливаясь на мокрых штанах. Потом расслабился, откинулся на стенку, чуть усмехнулся:
- Мартынова, тише воды, ниже травы! – и вдруг отправился к двери, обернувшись через плечо, - Подумай о том, как ты будешь терпеть до завтра. Или может, до послезавтра? Я подумаю, а то выходной же…
Вера не успела ничего сказать, она лишь вскочила с места, но дверь уже закрылась. Захлопнулась, оставляя ее в холодном кабинете, мокрую, совершенно обессиленную. Вера все же затарабанила в дверь:
- [Цензура] уебок, открой немедленно! Вот же мудак!
За дверью послышался смех Ивана, глухой, грубый, дерзкий, как удар по самому горлу, холодный, уверенный, как приговор:
- Успокойся уже, героиня. Сказал же, до завтра сиди. Ты слишком… шумная. Ни к чему хорошему это не приведет. Так что… посиди, подумай… может, успокоишься? Передумаешь? Ты – не власть здесь, ты – игрушка в моих руках. Пока я скажу – ты останешься здесь. Удачи, Вера.
И он ушел. Вера еще несколько раз ударила в дверь – удары эхом разносились по коридору, но никто не шел. Тишина давила и резала сильнее любого оскорбления. Сердце колотилось, в груди – смесь злости, беспомощности и гордости. Одна, в этом маленьком кабинете, который стал клеткой.
***
Десять часов. Или девять? Он так и не вернулся. И никого рядом. Вера попила немного воды из кулера, но уже пожалела. Опять хотелось в туалет, опять приходилось терпеть. Но прибавилось кое-что еще. Вера – любитель кофе, и конечно, она выпила его много за этот длинный день. А кофе, как известно, действует весьма… невовремя. Вера прижалась к стулу. Неприятно. Живот болит, там словно что-то перемещается. Какой-то тяжелый комок. Вера выдохнула: пора было признать самой себе: хотелось по-большому. И ссать к тому же хочется уже сильно. Ну что ж он за мудак такой? А если реально не придет в ближайшее время? Что делать? В кабинете нихрена нет, кроме дырявой мусорки.
Вера подошла к двери и снова застучала, измотанная, изнеможденная, голодная. Голос уже начал срываться от усталости и раздражения:
- Вань, слушай, я не шучу! Если ты не откроешь – я тут умру! Или сделаю то, что… сам знаешь… - голос срывается. Вера садится рядом с дверью. Пытается дышать ровно, но ощущения ее не покидают. В коридоре – тишина, холодная, глухая, словно эта стена из бетона. Ни шагов, ни ответов. Внизу сжимается от боли, живот ноет, желание сбежать отсюда растет с каждой минутой. Штаны подсохли, но Вера уже понимала: ненадолго.
Вера встает и подходит к окну – тусклый свет, но выйти не получится. Решетки. Сидеть дальше здесь – пытка, а бежать… как? Вентиляция мелкая. Ничего нет. В душе растет отчаяние, смешанное с гневом на этого урода, который сделал ее своей наложницей.
- Господи, как же хочется какать… - тихо шепчет Вера себе под нос, кусая губу. Ударяет кулаком по стене, понимает, что если сейчас не получится вырваться, то все, потеряет контроль над собой окончательно. Нужно что-то делать, быстро.
И тут… скрип замка, тяжелый шаг. Дверь резко открывается: Иван стоит в проеме, лицо темное, невыспанное, взгляд все такой же холодный, безжалостный. Он не торопится внутрь заходить, а просто наслаждается позой Веры, ее мучением. С усмешкой, но с угрозой в голосе, он спрашивает:
- Ну как ты тут? Решила, что выиграла? Или передумала все-таки?
Наконец, заходит, закрывает дверь за собой, резко, захлопывая. В паре шагов от нее поднимает бровь: - Продолжай свои танцы, Мартынова, но знай, я тебя тут могу долго держать. Или не только тут… - он достает пачку сигарет и зажигалку, щелкает, затягивается и смотрит на Веру. – Будешь сильно брыкаться, обещаю – станет хуже, намного хуже, ты поняла?
Вера, тяжело дыша, качает головой: - Я не отступлю, – Затем кусает губу до крови, - Отпусти меня в туалет, пожалуйста. Я десять часов тут торчу. Мне очень нужно, - быстро произносит она.
Иван медленно обводит ее взглядом, будто взвешивая каждый нервный вздох, каждой ерзание. Лицо каменное, без малейшего признака жалости или сомнения, - Десять часов, говоришь? А я ж тебе говорил, пока не разрешу – никуда ты не пойдешь. Ссы в штаны, они у тебя и так грязные.
Вера тихонько стонет, скрещивает ноги и закрывает глаза. Иван подходит ближе: - Ну раз так хочешь, может… сыграем по-другому? Хотя если ты будешь все равно стоять на своем, я сделаю так, что ты не просто терпеть продолжишь, но и запомнишь этот день на всю свою жизнь. Он замолчал, видит, как Вера сжимает губы и слезы текут по щекам. Видит, как она пытается не показать, что больше не может терпеть.
- Что… что ты имеешь в виду? – настороженно смотрит на Ивана девушка, при этом все же сжимая рукой промежность.
- Я имею в виду, что у меня есть другие способы заставить тебя страдать. Намного сильнее, чем сейчас, – губы искривились в жестокой ухмылке, - Ты думала, я тебя так просто отпущу? Нет, милая, - он облокотился о стол, глядя на Веру, как на мелкую неприятность, которую собирался раздавить. – Забудь, что такое комфорт и достоинство. Забудь.
- Так давай! Попробуй, ну чего ты? Только пугаешь стоишь! Давай! Чего ты ждешь?! – Вера вдруг с силой пнула стул, а потом охнула и сжалась.
Иван посмотрел на стул, отлетевший к стене, затем на ее лицо – дерзкое, несмотря на ситуацию. В глазах даже на секунду промелькнуло уважение, но тут же сменилось знакомым холодом.
- Вот за это я и не люблю таких как ты, Мартынова. Вроде страдаешь, но все равно дерзишь. Уже давно бы уничтожила свой рапорт, свалила домой пить чаек. А ведь я не шучу. Если бы захотел, уже давно бы показал тебе, каково это… не важно. Мне даже тебя ломать не надо, ты и так на грани, я ж вижу.
Вера молчит. Чувствует, как трусы намокли. Скоро намокнут и джинсы. А еще… живот. Предательски болит. Как же не вовремя. Вера прижимается к стене попой, в надежде, что это хоть как-то поможет.
Иван, увидев, как она волнуется, хмыкнул: молчаливая капитуляция Веры для него словно личная победа.
- Молчишь? Славно.
- Ненавижу тебя, урод… - прошептала Вера, глотая слезы, - и тут он резко схватил девушку за руку и потащил к углу комнаты, где стоял старый металлический шкаф, слегка шатающийся. Голос стал опасным:
- Ты думала, что играть с моими нервами – забавно? Сейчас я покажу тебе, как это смешно! – он прижал Веру к шкафу, сжимая ей руку, прошипел ей прямо у уха: - Как же ты меня достала, тварь… - а потом выдрал с джинс самой Веры ремень, замахнулся и ударил девушку по бедру. Вера тихо пискнула. Он ударил снова. Вера всхлипнула.
- Это - чтобы ты не забыла, кто здесь хозяин. Если продолжишь дерзить, я сделаю тебе по-настоящему больно.
- Мне и так больно! – прошипела Вера, глядя ему прямо в глаза, - Что ты творишь, Иван? Пусти меня в туалет, изверг!
Он сделал движение, словно попытался ее напугать, Вера слегка вздрогнула.
- Я сказал – терпишь. А если не можешь – это чьи проблемы? Правильно, твои! - он сдвинул брови, - Кстати, здесь никого нет, кроме тебя и меня… никто тебе не поможет, детка.
Вера мучительно взглянула на него, а потом закрыла глаза. Зажмурилась, выдохнула… и по джинсам потекло. Но это было не то, чего она так желала. Куда больше Вере хотелось банального и простого – покакать. И легче стало лишь на секунду. А потом живот опять скрутило так, что девушка согнулась пополам.
Иван заметил, как плечи задрожали, взгляд сменился на более острый, на презрение к слабости.
- Вот видишь… твое тело уже сдалось, когда ж ты уже тоже примешь верное решение? – затем сжал запястье девушки, - Ты думаешь, я не замечаю, что тебе плохо? Но ты сама виновата. Вер… ты нарушила столько правил… моих правил. Теперь плати. Цена высока, согласен, но… радуйся, что я не заставляю тебя мне сосать. Хотя…
- Нет! Ни за что! – Вера тут же отодвинулась от него, вжалась в стену. И тут живот так заныл, что Вера аж присела. Твердый бугорок явно вот-вот начнет оттягивать ткань трусиков. Вера прикусила губу и от отчаяния не знала куда себя деть. И совсем не хотела, чтобы Иван догадался. Но он понял. Понял, когда она схватилась за живот. А она даже не заметила.
Ледяное спокойствие и ухмылка были страшнее любой ярости. Он вдруг резко сжал руку в кулак и как вдарил по столу – грохот раздался по всей комнате, словно громкий удар по Вериному терпению.
- Да ты срать хочешь! Как я сразу не понял! Охренеть! Теперь я знаю, как сломать таких, как ты… - он обернулся, словно что-то искал, и нашел. Пластиковое ведерко для мусора. Поставил прямо перед ней, не сводя глаз с ее лица:
- Давай. Освободи себя, Мартынова! Слышишь? Можешь справить нужду в это прекрасное ведро!
Вера сжалась еще сильнее, но ничего не помогало сдержаться. Корчась от боли, она слегка застонала: тело предавало ее. Неловкое, болезненное чувство охватило область живота, и вдруг… полное ощущение унижения.
И Иван понял. Понял все. Увидел. Как она внезапно испуганно взглянула на него, как рука потянулась к задней части джинс. Он быстро схватил ее за плечо и развернул: и увидел бугорок, который все рос, оттягивая ткань.
- У-у-у… вот видишь, к чему приводит упрямство? Это твоя цена за неподчинение своему руководителю. - Он вздохнул, слегка театрально, а затем, словно читал мораль: - В следующий раз думай, прежде чем лезть туда, куда тебя не просят. Обосралась, как ребенок. А ты же следователь…
В комнате повисла мертвая тишина, в которой запахи поражения и безысходности заполнили все пространство. И тихие слезы. Вера всхлипывала, понимая свое поражение.
Внезапно дверь кабинета с громким хлопком распахнулась: утро. Максим, друг Веры, еще один следователь, который помогал ей со всеми делами, ворвался в кабинет. Он искал ее. Переживал, не понимал, почему Вера вдруг перестала отвечать на звонки, хотя обычно по пол ночи расследует сидит. Быстро огляделся и…
- Вера?! – голос задрожал от беспокойства. Услышал запах, увидел лужу на полу, насторожился… и обомлел. Вера, храбрая, дерзкая, с вечно горящими глазами стояла у стены совершенно разбитая. Помятая и мокрая одежда, глаза, полные боли и унижения. Сердце сжалось, злость вспыхнула в груди мгновенно:
- Что здесь произошло?! – рыкнул он, направляясь к Ивану. Руки сжались в кулаки, глаза сверкали яростью. Иван хотел что-то сказать, но Максим не дал ему:
- Что ты с ней творил здесь?! – громко, резко, не скрывая презрения, воскликнул Макс. А потом последовал удар. Еще один. И еще. Он еле остановил себя, с ненавистью глядя на Ивана. Потому что тот обидел Веру. Веру, которую он всегда тайком любил.
Максим повернулся и взял девушку на руки. Она закрыла глаза и уткнулась в его плечо. Стыдясь, смущаясь запаха. Но Макс не обращал на все это внимания, словно оберегал ребенка от мира, который так жестоко с ней обошелся. Он отнес ее в туалет, к душевым, быстро помог раздеться, несмотря на ее протест. Он не смотрел, просто взял грязную одежду и сунул в пакет. Затем включил душ и смыл с нее следы унижения. Принес ей другую одежду. Он знал, что девушка часто ночует на работе, когда изучает дела, и всегда хранит что-то из сменки в шкафчике.
- Все будет хорошо, Вер. Теперь точно будет. Одевайся. И даже не думай о стыде или чем-то подобном, - тихо успокоил он девушку. Глядя в ее испуганные глаза, еще раз кивнул, - Ты в безопасности, я с тобой.
Позже, посадив Веру в машину, Максим повез ее домой. Крепко сжал ее руку. Молчал всю дорогу, но словно пытался передать, что она не одна. Дома он сварил ей пельменей, и даже испуганно замер, когда Вера набросилась на них, словно изголодала. А ведь так и было.
Оставив девушку, Макс отправился в отделение, где написал рапорт, описывая всю правду. Какой бы ужасной она не была.
Через несколько дней состоялось увольнение Ивана – с треском и скандалом. Его репутация рухнула, словно карточный домик. В кабинете больше не было места для его жестокости, как и во всем отделе. Вера стояла рядом с Максимом, презрительно глядя в глаза Ивана, когда тот проходил мимо со своей коробкой. Обидно, что его не посадили. Но… это только начало.
Вскоре, Багликова, связанного с мафией отправили в тюрьму. Ивана привлекли к делу, и суд дал ему тоже реальный срок за фабрикацию дела. Тем самым, разорвалась цепь страха, насилия, которые мучили Веру и многих других. Вера чувствовала смесь облегчения и некой горечи. Но главное – она знала, что боролась и все же победила.
- Спасибо, Макс… без тебя бы ничего не было, - тихо сказала она ему. Максим лишь кивнул. Вера вдруг прищурилась и как-то виновато улыбнулась: - Я писать хочу. Сбегаю, ладно?
Максим удивленно взглянул на нее: - Мартынова, ты чего? Я ж не… - а потом понял. Понял, что хоть и шутя, но Вера реально теперь спрашивала разрешение. Потому что этот урод сломал ее. – Иди, конечно. Вер… иди.
