Егор так и знал, что ему не стоило соглашаться. Он сам был в ответе за себя и должен был следить, что кладет в рот, зная о своих проблемах… Но вчерашним вечером после тяжелого перехода награда в виде сгущенки казалась слишком заманчивой.

«Все в походе едят сгущенку, - сказал ему вечером его друг Артем, который и пригласил его поучаствовать в столь захватывающем мероприятии. – Не отказывайся, тебе нужны калории и углеводы».

Егор застенчиво посмотрел на вскрытую уже банку. Он давно страдал от непереносимости лактозы, но слышал однако, что сыр, сгущенку и другие продукты таким, как он, можно было есть без проблем – ведь это не цельное молоко. Его пугало лишь то, что его собственная непереносимость становилось все сильнее с каждый годом, и в последний раз его буквально скрутило от одного глотка сливок. И все же угощение казалось слишком заманчивым. Он вспомнил, как недавно этим же летом съел мороженое и не почувствовал ничего плохого. Вряд ли что-то случится от одной-единственной ложки.

Правда, в конце концов ложек оказалось гораздо больше, чем одна: даже после плотного ужина он был еще голоден, и растекавшаяся во рту сладковатая масса казалась ему самым вкусным, что он когда-либо пробовал. Когда он опустошил уже половину банки, Артем со смехом вырвал ее у него из рук, заявив, что на каждого из них, вообще-то, рассчитан строгий паек.

Сейчас Егор невероятно жалел о своей жадности.

Стояла уже глубокая ночь, но он никак не мог заснуть. То, что поначалу казалось легкой тянущей болью в животе, превратилось в полноценное кручение. Ворочаясь в спальном мешке, он осторожно просунул руку и положил ее себе на живот чуть ниже пупка – тот казался странно горячим и отчаянно бурлящим под пальцами. Он попытался помассировать живот, но это ни к чему не привело – даже напротив, стало, кажется, только хуже, потому что надутые от метеоризма кишки недовольно запульсировали в ответ. Егор прикусил нижнюю губу в попытке удержать стон и не разбудить спавших рядом товарищей. Их палатка была четырехместной, а он не хотел иметь лишних свидетелей своей боли.

Ужасный спазм вдруг схватил его, так что сбилось дыхание и сдавленный стон все же нарушил ночную тишину. Кто-то рядом перевернулся на другой бок, но не проснулся, и Егор медленно выдохнул с облегчением. Но сколько еще ему предстояло так страдать? Кажется, все только начиналось. Боль в животе становилось невыносимой, нахлестывала волнами и неохотно отступала, чтобы через мгновение вернуться с новой силой.

И почему только Артем не отобрал у него раньше эту чертову банку?!

Собравшись с силами, Егор медленно выбрался из спальника и осторожно пробрался к выходу из палатки – благо, он спал ближе всего к нему. Он отчаянно надеялся, что никто так и не проснется – и, кажется, ему удалось выскользнуть незамеченным. Придерживая живот, в котором уже бушевали нешуточные рези, он отошел подальше к деревьям, где мог бы остаться незамеченным. Ему нужно было немного времени наедине с собой, чтобы иметь возможность хотя бы покряхтеть в голос. А еще ему нужно было сходить в туалет. Его непереносимость всегда вызывала диарею, после которой наступало заметное облегчение.

Но сейчас ни одна капля не торопилась выходить из него. Стиснув зубы, Егор небрежно натянул спущенные было штаны обратно так, чтобы живот остался обнаженным, и привалился спиной к стволу дерева. Новый спазм заставил его согнуться пополам, едва не касаясь коленей лбом. Его кулаки были отчаянно прижаты к бунтующему животу.

- Ох… - вырвалось у него. – О-о-о-о-о, ох, ох… - но с такого расстояния едва ли кто-то мог услышать его, и он позволил себе эту слабость. Разгонувшись, он привалился к стволу затылком, зажмурив глаза от чудовищной непроходящей боли, и отчаянно потер ладонью нижнюю часть живота. Как он сможет завтра продолжать поход? Он подведет всю команду. Неужели его обнаружат здесь под утро, скорчившегося над своим больным животом, хнычущего, как не подобает настоящему спортсмену? – М-м-м-м-м, живот, - продолжал шептать он, уже почти не отдавая себе отчета. – Живот…

Он пытался вспомнить хоть малейшие крохи своих медицинских познаний, но ничего не приходило в голову. В конце концов он перевернулся и встал на колени и локти, тщетно тужась. Ему нужно только сходить в туалет, и тогда ему станет намного легче, и, может быть, он даже успеет еще немного поспать. Но его несчастный живот не собирался опорожняться. Кажется, он собирался только болеть, и болеть, и…

- Эй!.. – кто-то окликнул его, и сердце Егора ушло в пятки. – Что случилось? – Это был Артем. По крайней мере, такого свидетеля он предпочитал больше прочих, и все равно… - Тебе нехорошо?

Скрывать, разумеется, уже не было никакого смысла.

- Живот болит, - прошептал он. – Очень сильно, - именно в эту секунду какая-то особенная жестокая колика пронзила его прямо за пупком, и он скорчился со стоном.

- О, черт, - пробормотал Артем, садясь рядом с крайне встревоженным видом. – Это из-за сгущенки?

- Похоже… - не в силах больше крепиться, Егор лег на бок, подтянул колени к груди и попытался свернуться калачиком. Похоже, да только непохоже. Обычно он с унитаза не вставал в такие моменты, а сейчас… никак.

- Как же ты в таком состоянии завтра пойдешь куда-то, - покачал головой Артем. – Тебя всего крючит.

- Должен пойти… - выдохнул Егор. – До утра пройдет.

- Таблетки у тебя есть какие-то против этого? У нас в аптечек ничего толком… уголь могу дать разве что.

- Не взял… - конечно, не взял – не думал, что по собственной глупости возьмет и наестся молочки. – Давай уголь, - согласился он, зная заранее, что это никак не поможет. – Мне бы это… ну…

- Что?

- В туалет сходить, - у него даже уши горели от такого признания, но лучше сказать обо всем Артему сейчас, чем позориться перед всей группой завтра. – Обычно помогает, а сейчас просто разрывает, и никак… Болит зверски… - он провел ладонью по мокрому лбу – от боли на нем уже выступила испарина.

- Сейчас чем смогу – помогу, - деловито сказал Артем, устраиваясь рядом. – Не смотри так на меня. Это я виноват – предлагал… допредлагался. Так что не зажимайся и скажи для начала, где сильнее всего болит сейчас?

- Внизу… под пупком сразу… - Артем немедленно положил ладонь на указанное место и сдавил едва-едва, но это сразу же вызвало новую волну боли:

- А-а-а-а-ай, ай-ай-ай, больно, - взвыл Егор. – Живот больно, черт, как же больно…. Никогда еще так больно не было, - жалко замычал он, елозя головой по земле. – Даже от молока парного…

- Это потому что ты тогда сразу облегчался. А сейчас у тебя кишки прямо распирает мне в руку… Посрать тебе надо срочно, пока какой-нибудь заворот не случился, - Артем теперь касался его живота обеими руками, осторожно массировал от боков к центру и вниз – от этого было только больнее, так что Егор не мог уже терпеть:

- Крутит очень, не надо, не трогай… И без тебя пучит… О-о-о-о-ох, как же больно, мать вашу… страшно больно, Тем, не надо, - он даже попытался оттолкнуть его руки, но от боли даже на это сил не хватило, и тот продолжил, как ни в чем не бывало. Какая-то горячая скручивающая волна вдруг родилась в животе Егора и понеслась куда-то вниз… Он стремглав привстал на корточки и метнулся в соседние кусты, где из него наконец-то хлестнуло – да так, словно банок он съел накануне штук двадцать. Спазмы не отпускали его – даже на мгновение будто стали еще сильнее: - М-м-м-м! М-м-м-м-м-м-м-м! – даже слезы в глазах встали, но медленно, очень медленно, еще недавно невыносимая боль стала почти терпимой.
С трудом отдалившись от лужи собственного поноса, Егор снова лег на траву, отстраненно поглаживая еще ноющий живот.

- Ну что? – донесся до него голос Артема. – Помогло?

- Помогло, - слабым голосом отозвался он. – Еще болит, но меньше намного. Так… просто крутит слегка, - он еще раз провел ладонью по ноющим кишкам, и те недовольно булькнули, постепенно затихая.

- Вот и славно, - по голосу Артема нельзя было и предположить, что только что происходило нечто очень странное. – Главное, сгущенку больше не есть тебе. Останешься до конца похода без сладкого.