*геронтофилия+омораши=вот это*

Господин Айзея устал. Полузабытье горячки, владевшее им какие-то мутные и мучительно долгие промежутки времени, никак нельзя было сравнить со сном. Когда жар спадал, приходил ужасный, выворачивающий наизнанку кашель, от которого господина Айзею пару раз даже рвало горькой смесью воды, лекарств и желчи. Только через неделю мучений стараниями лучших докторов бывший судья пошел на поправку – медленно, но верно. Обессиленный старик старался больше спать, однако даже без видений лихорадки и кашля он постоянно вынужден был просыпаться. Причина была проста – прописанные врачом мочегонные травы для вывода воды из легких. Вот и сейчас Айзея, еще не совсем проснувшись, осознавал, что сейчас, судя по переменчивому мерцанию приглушенного света свечи сквозь ресницы, все еще ночь, а ему вот уже в который раз существенно необходимо облегчиться. Сил на то, чтоб чуть приподняться с подушки и протянуть руку к звонку, у старика не было. Мысленно заставив свой организм игнорировать нужду, господин де Сез провалился в тяжелый сон.
Когда он очнулся в следующий раз, низ живота свело от желания, а лежать на спине по причине давления внутри было просто мучительно. Айзея кое-как повернулся набок, поджал ноги и напряг отвечающие за удержание жидкости мышцы. Даже глаза открыть у него сейчас не доставало сил, после болезни настоящий сон был так сладок, что, несмотря на острую необходимость облегчиться, старик не желал просыпаться окончательно. Забытье вновь овладело им, однако на сей раз совсем ненадолго: как во время горячки, у бывшего судьи случилось сонное видение, будто он на приеме главы города, в чьем доме почему-то начисто отсутсвует какая-либо комната для покойного справления нужды. Де Сез в испуге сел в кровати. Теперь о сне не могло быть и речи: мыслил он совершенно ясно, и глухой свет почти не резал глаза. Все в мире уходило на второй план в сравнении с желанием, чтоб пришел Джулиан и помог избавиться наконец от распирающей тяжести в переполненном мочевом пузыре. Господин Айзея позвонил. Нетерпеливо сжимая одеяло в похолодевших от усилий сдержать напор жидкости руках, обождал. Однако прошла минута, другая, а слуга так и не явился. Старик стиснул зубы и позвонил еще раз, более настойчиво; ему показалось даже, что в ночной тишине он услышал звон колокольчика в другом конце коридора, в комнате Джулиана. Но слуга, обычно с готовностью прибегавший после первого же зова, теперь будто исчез.
«Видно, спит слишком крепко. Сильно я его утомил» – подумал бывший судья с невеселой усмешкой. Жаль, что догадка эта, хоть и вполне справедливая, проблемы не решала: жидкости в мочевом пузыре хрупкого старика не стало меньше ни на каплю. Дернув колокольчик еще раз, впрочем, не веря в успех, Айзея судорожно сжал пах рукой под одеялом. Болезненно и волнообразно буйствовало естество, обещая в скором времени решить все проблемы без согласия самого господина де Сеза. В отчаянии старик попытался приподняться, чтоб хотя бы встать с постели прежде, чем случится непоправимое и постыдное, однако болезнь слишком ослабила его.
— Неужели мне придется... – прошептал Айзея, не сумев, впрочем, произнести вслух то, что в перспективе с ним очень вероятно могло случиться. Больно сжалось что-то в напряженном животе; гигантским усилием старик смог предотвратить непроизвольное облегчение. Лоб его покрылся холодным потом, в глазах выступили слезы муки и безысходности. Нет, долго он так не сможет. Снова дернул звонок. Минуты шли, а слуга не шел. Айзея тихонько застонал. Пришла отчаянная мысль: может, позволить себе... самую малость? Ущерба много не будет, а терпеть станет чуть легче. Де Сез прикрыл глаза и попытался расслабиться. Горячая жидкость скользнула в уретру, низ живота свело сладко, нетерпеливо... Айзея в ужасе схватился за пах, вновь судорожно сжимая удержательные мышцы. Раздразненный мочевой пузырь больно кольнуло. Старик был чертовски близок к своему пределу, однако не мог ничего сделать – разве только в очередной раз бессмысленно дернуть звонок.
«Джулиан из моего дома с треском вылетит!» – в бессильной ярости решил судья. Свеча и полог кровати расплылись от выступивших в глазах слез отчаяния. Айзея не мог больше терпеть ни минуты: против его воли мочевой пузырь начал струйка за струйкой освобождаться. Бывший судья попытался с этим бороться, однако внутри только болезненно напряглось что-то, а поток даже не прервался; де Сезу пришлось сдаться. Под ним стремительно мокла простынь, ночная рубашка, горячей жидкостью начало пропитываться даже окутывающее ноги одеяло. Старик обессиленно откинулся на подушки, прикрыл глаза. По его щеке медленно сползла слеза. Понимая, что терять нечего, Айзея снова напрягся – но на сей раз ради того, чтоб поскорее освободиться. После долгого терпения обмочиться в собственной постели... Что может быть постыднее и приятнее?
Чтобы закончить опустошать исстрадавшийся мочевой пузырь, бывшему судье потребовалось минуты полторы. Пролив последнюю струйку в теплую отяжелевшую ткань, господин Айзея, немного даже улыбаясь от облегчения, в который раз дернул веревочку звонка – совершенно не веря в успех, ради скуки. Но – о чудо! – через несколько секунд в комнате явился заспанный слуга Джулиан.
— Ты заставил ждать себя слишком долго, я звонил много раз. – господин гордо поднял взхломаченную головку.
— О, я прошу прощения, господин де Сез... – Джулиан суетливо заламывал руки, стараясь не глядеть старику в глаза. – Чего изволите?
Айзея сдвинул острые брови.
— Уже ничего. Смени мне постель.
Джулиан откинул одеяло, и взорам господина и слуги открылся весь масштаб трагедии. Де Сез старался сохранить невозмутимый вид, однако стыд проявился хоть не ярким, но все же румянцем на его пергаментных скулах. Он представлял, какое, должно быть, отвращение или даже раздражение испытывает Джулиан... Однако тот, замешкавшись лишь на пару мгновений, аккуратно и без всякой брезгливости взял хрупкого старика на руки.
— Простите, господин де Сез, я спал и, очевидно, не услышал колокольчика... Право, мне так совестно, что я довел вас до такого состояния. – бормотал Джулиан. Впрочем, в извинениях не было надобности: Айзея простил слугу еще в тот момент, как последняя капля мочи покинула тело господина бывшего судьи.