Вторник, как и любой другой рабочий день, подходил к своему логическому завершению. Свет в окнах офиса постепенно угасал, сменяясь мягким мерцанием уличных фонарей. Снаружи, за промерзшим стеклом, царила декабрьская стынь, обещающая скорое наступление настоящего мороза. Анна, завершив (казалось, бесконечную) последнюю переписку и уложив бумаги в портфель, ощутила привычное предвкушение домашнего уюта – тепло, тишина, возможность наконец-то расслабиться после дня, насыщенного мелкими, но утомительными рабочими задачами. Она накинула на плечи дорогую шубу, ощутив ее привычный вес и тепло – надежный барьер против надвигающейся стужи. Казалось, ничто не могло омрачить этот предсказуемый, почти ритуальный переход от дневной суеты к вечернему покою. Рука привычно потянулась к правой внутренней сумке портфеля, где всегда лежали ключи, но пальцы наткнулись лишь на гладкую кожу подкладки. Сердце неприятно екнуло, словно от внезапного, легкого удара. Еще раз, уже более тщательно, Анна провела рукой по всем отделениям, ее пальцы словно бы ощупывали пустоту. Ключи. Они были забыты. Нелепая, абсурдная оплошность, которую она, человек, всегда славившийся своей дотошностью и организованностью, не могла себе простить. Возникло ощущение легкого головокружения, словно фундамент ее обыденного мира дал внезапную, трескучую трещину.
Первоначальная реакция была смесью досады и недоумения, быстро переходящей в легкую панику. Как такое могло случиться? Она, Анна, всегда такая предусмотрительная, такая организованная, забыть ключи от собственного дома – это было за гранью ее понимания. Пока она шла от офиса к дому, мысль о том, что делать дальше, занимала ее целиком, отвлекая от холода, который уже начал прокрадываться сквозь мех. Муж, Олег, еще не вернулся с работы – его обычный маршрут всегда лежал через всю центральную часть города, и он часто задерживался. Ее телефон, как назло, разрядился еще днем, оставив ее отрезанной от мира внешних коммуникаций. Ни позвонить, ни написать, ни попросить о помощи – только этот черный, безжизненный экран. Оставался лишь один выход – ждать. Но ждать где? На морозе, под пронизывающим декабрьским ветром? Холод начал проникать сквозь натуральный мех шубы, казавшийся еще полчаса назад абсолютной, непробиваемой защитой.
Анна остановилась у подъезда, внимательно осматриваясь. Двор был почти пуст, как будто все разумные люди еще до наступления темноты стремились укрыться от холода, спеша в тепло своих квартир. Ветер завывал, неся с собой колючие снежинки, которые будто стремились попасть в глаза, раздражая и слезя их. Она прижалась к обшарпанной стене дома, пытаясь найти хоть какое-то подобие укрытия от ветра, но стена была холодной, сырой и совершенно бесполезной, лишь усиливая общее ощущение некомфорта. Внимание привлекло редкое движение: кто-то вышел из подъезда соседнего дома, быстро прошмыгнул к машине и, сверкнув фарами, растворился во мраке. В их доме и подъезде, казалось, жизнь замерла. Прошло больше десяти минут, десять долгих, холодных минут.
«Почему никто не выходит? – думала Анна, чувствуя, как в горле собирается комок, мешая свободно дышать. – Может, все уже легли спать? Или смотрят телевизор, совершенно не подозревая о моем существовании здесь, на улице?» Ее размышления, лишенные логики и питаемые нарастающим страхом, переходили в откровенную паранойю. Неужели никто не заметит ее, одинокую фигуру, прильнувшую к холодной стене?
Холод стал ощущаться не просто как дискомфорт, а как настоящая угроза. Озноб бросал ее то в жар, то в холод, тело дрожало непроизвольно. Кожа на щеках и кончиках пальцев, пробившихся сквозь тонкие перчатки, начала неметь, теряя чувствительность. И к этому физическому изнеможению добавлялось другое, куда более мучительное и унизительное ощущение. Желание сходить в туалет, которое появилось еще в офисе, когда в дамской комнате, по иронии судьбы, было занято, теперь превратилось в настоящую пытку. Оно усиливалось с каждой минутой, с каждым глотком ледяного воздуха, с каждым новым витком самобичевания за свою нелепую забывчивость. Это был неотступный, первобытный сигнал тела, который невозможно игнорировать, невозможно заглушить никакими рациональными доводами или силой воли. Его неотступность лишь усиливала ее панику, доводя до края отчаяния.
'Ну же, Олег, где ты?' – мысленно умоляла она, вглядываясь в сторону, откуда должен был появиться муж, в надежде увидеть знакомые огни фар. Казалось, время растянулось, превратившись в тягучую, вязкую субстанцию, где каждая минута казалась вечностью, наполненной стужей и страхом. Она отчаянно пыталась представить, как они с Олегом войдут в теплую квартиру, как зажгутся лампы, как она сможет наконец-то скинуть эту тяжелую шубу и, наконец, справить нужду. Но эти мечты о будущем лишь усиливали ее нынешнее страдание, делая его еще более невыносимым. Она почти плакала. Слезы, предательски щипавшие глаза, были не столько от физического холода или боли, сколько от бессилия, от ощущения собственной ничтожности перед лицом обыденных, казалось бы, обстоятельств. Она представляла, как дверь подъезда распахнется, выпуская долгожданное тепло и свет. Но подъезд оставался темным, молчаливым, мертвым.
Это был типичный панельный пятиэтажный дом, построенный, наверное, еще в конце прошлого века, который с тех пор лишь кое-как обновляли, поддерживая видимость пригодности для жизни. Отсутствие лифта было их каждодневной головной болью, особенно с годами, когда подниматься на пятый этаж становилось все труднее. Олег шутил, что это их "спортивный тренажер".
Они с Олегом давно хотели переехать. Мечтали о более комфортабельном жилье, возможно, в новостройке с подземным паркингом и, главное, с лифтом. О квартире, где не нужно было бы вдыхать запах сырости после дождя, где стены в подъезде не были бы изрисованы граффити и всякими надписями. Но переезд – это большие расходы, дополнительные хлопоты, и каждый раз, когда Олег поднимал эту тему, они останавливались, откладывая решение на неопределенное время.
Часы на фасаде соседнего здания (если бы она могла их увидеть в темноте) показывали, вероятно, уже поздний вечер. Ветер усиливался, заставляя ее поеживаться и плотнее кутаться в шубу, но мех уже не спасал. Он лишь оттягивал неизбежное, как одеяло, под которым прячут проблему. Становилось по-настоящему, почти опасно холодно. Пальцы рук, даже в перчатках, казалось, продрогли до костей, а ноющая боль от неудовлетворенной физиологической потребности становилась все сильнее, напоминая о том, насколько хрупко человеческое тело перед стихией и собственными слабостями. Ее обыденный мир, такой предсказуемый и управляемый, рассыпался на части, оставив ее наедине с холодом, темнотой и осознанием полной беспомощности. В голове крутилась одна мысль: "Главное – продержаться до прихода Олега". Но время шло, а спасение никак не появлялось, оставляя ее один на один с этим декабрьским вечером.
Она пожалела, что не взяла ключи. Сначала это была лишь досада, легкое раздражение на собственную рассеянность. Но по мере того, как минуты, казавшиеся сначала ничтожными, начали растягиваться в нечто тягучее и бесконечное, досада трансформировалась в нечто более глубинное – тревогу, граничащую с паникой. Олег, ее муж, обычно приходит домой не раньше восьми. Сейчас на часах едва пробило семь наверное. Мобильный телефон, единственный спасительный мост в мир живых людей, давно испустил последний вздох, его экран погас окончательно, оставив ее в вакууме, отрезанной от любых форм современной коммуникации.
Холод, поначалу ощущавшийся лишь как неприятная данность, начал приобретать агрессивные свойства. Он проникал сквозь дорогие, казалось бы, непродуваемые материалы шубы, игнорируя естественный мех, как будто специально выискивая мельчайшие уязвимости. Щипало щеки, студили пальцы, даже через перчатки, которые она, на свое несчастье, оставила в машине, припаркованной у офиса. В горле появился неприятный, царапающий привкус, предвестник кашля, который она тут же подавила. Но самым неприятным, самым настойчивым стало другое ощущение, которое медленно, но верно начинало доминировать над всеми остальными.
Анна сглотнула, пытаясь отогнать навязчивую мысль. Это началось незаметно, как легкое, едва уловимое давление, но теперь оно нарастало, становилось более выраженным, требующим внимания. Изначально она не придавала этому значения, списывая на стресс и холод. Но реальность была неумолима: ей отчаянно хотелось в туалет. И это желание, подобно маленькому, но упрямому ископаемому, начало подтачивать ее самообладание.
Она отодвинулась от стены, сделав несколько нетвердых шагов по наледи, покрывшей тротуар. Каждый шаг отдавался легким покалыванием в ступнях. Куда пойти? Где найти хоть каплю уединения, хоть какое-то подобие теплого, сухого пространства, прежде чем ситуация станет совсем нестерпимой? Козырек подъезда предлагал лишь минимальную защиту от падающих снежинок, но не от ветра, который, казалось, насмехался над ее унизительным положением, забираясь под воротник шубы.
Время текло с черепашьей скоростью. Минуты превращались в часы. Анна пыталась отвлечься, перебирая в уме список дел на завтра, вспоминая диалоги из последнего просмотренного фильма, придумывая несуществующие разговоры с Олегом. Все это не помогало. Навязчивое чувство становилось все сильнее, требуя немедленного решения. Оно превратилось в назойливого собеседника, который не замолкал ни на секунду, заглушая шепот ветра и скрип шагов редких прохожих, которые, казалось, с любопытством скользили по ней взглядами, прежде чем поспешить в тепло своих домов.
Каждый порыв ветра, каждый брошенный взгляд, каждое усилие, которое она прилагала, чтобы проигнорировать физическую потребность, лишь усиливали ее. Начало подступать легкое головокружение, но на этот раз оно было не от осознания проблемы, а от нарастающего напряжения в теле. Анна почувствовала, как лоб покрывается испариной, несмотря на окружающий мороз. Она зажмурилась, пытаясь сосредоточиться, найти в себе силы, чтобы продержаться. Она представляла себе ванную комнату, тепло, комфорт, но это лишь усугубляло ситуацию, делая реальность еще более невыносимой. Ее мышцы напряглись, тело словно бы стало чужим, подчиняясь неумолимым биологическим законам, игнорируя социальные нормы и ее собственные попытки сохранить достоинство.
Иногда она слышала отдаленные звуки – смех из окна верхнего этажа, шум проезжающей машины. Мир продолжал жить своей обычной жизнью, совершенно не подозревая о ее личной катастрофе, разворачивающейся у фасада дома. Она снова прижалась к стене, пытаясь найти хоть какое-то положение, которое могло бы облегчить неприятные ощущения. Бесполезно. Холод пробирал до костей, но сейчас его уже невозможно было сравнивать с тем внутренним давлением, которое становилось все более нестерпимым. Она провела рукой по своим плечам, как бы пытаясь ощутить хотя бы что-то приятное, но даже ее дорогая шуба теперь казалась лишь тяжелым, бесполезным грузом.
Простое, элементарное желание, которое в обычных условиях решается за минуту, превращалось в пытку. Анна начала считать шаги, переходящие от подъезда к дереву, от дерева к фонарному столбу. Она пересказывала в уме заголовки газет, которые видела утром, пыталась вспомнить имена всех своих коллег, включая тех, с кем редко общалась. Ничего не помогало. Единственной реальностью оставались холод, ветер и неумолимое, нарастающее чувство, которое требовало немедленного освобождения. Она чувствовала, как паника начинает брать верх. Что, если Олег задержится допоздна? Мысли становились сумбурными, мозг отказывался работать рационально, поглощенный единственной, примитивной потребностью.
Она подняла голову, надеясь увидеть хоть какое-то изменение в окружающей обстановке. Небо было затянуто серыми тучами, но сквозь них пробивался слабый свет луны, освещая снежинки, кружащиеся в воздухе. Это создавало какое-то сюрреалистическое, но совершенно не помогающее успокоиться зрелище. Анна почувствовала, как по щекам начинают катиться слезы, смешиваясь с намерзшими снежинками. Это были слезы отчаяния, от унижения, от бессилия перед обстоятельствами, перед собственным телом, перед нелепостью ситуации. Она была профессионалом, надежной опорой для своих коллег, любящей женой, но сейчас она чувствовала себя совершенно беспомощной, замерзающей и отчаянно нуждающейся в самой простой человеческой потребности, которая оказалась ей недоступна. Она снова прислонилась к стене, закрыла глаза и сделала глубокий, дрожащий вдох, пытаясь найти в себе крохи силы, чтобы продержаться еще хоть какое-то время. Ожидание становилось невыносимым, а физический дискомфорт – всепоглощающим.
Она уже не знала, сколько прошло времени. Казалось, прошла целая вечность. Возможно, это была всего лишь пара десятков минут, но в условиях голода, холода, физического недомогания и полного бессилия это было настоящее испытание.
И вот, когда, казалось, надежда почти иссякла, когда тело начало сдаваться под натиском холода, а разум – погружаться в отчаянное безразличие, дверь подъезда, наконец, распахнулась, выпуская наружу ту самую пожилую даму, соседку по лестничной клетке слева, которую она видела нечасто. Увидев Анну, она остановилась, удивленно склонив голову. "Здравствуйте!"
Ступив на порог подъезда, Анна ощутила долгожданное облегчение – здесь было значительно теплее, чем на улице. От резкого перепада температур заложило уши, но это была лишь поверхностная реакция. Ветер, однако, не дал забыть о внешней реальности. Несмотря на кажущееся тепло, откуда-то снизу, из пространства между дверями или из вентиляционных решеток, мерно дул настойчивый, пронизывающий ветер. Он не был таким яростным, как на улице, но его постоянное, едва уловимое присутствие делало убежище подъезда скорее временным пристанищем, чем настоящим спасением. Анна стояла у своей двери, той самой, которая теперь казалась неприступной крепостью, ощущая, как тщетны ее попытки найти утешение в этой промежуточной зоне.
Несмотря на то, что она наконец-то оказалась в относительном тепле, внезапно проснулось прежнее, неприятное ощущение, которое она старалась игнорировать сначала в машине, потом на улице. Физиологическая потребность, которая усиливалась в стрессовых ситуациях, давала о себе знать с новой силой. В туалет хотелось по-прежнему, настойчиво, несмотря на то, что ее тело находилось в тепле, а не на промозглой улице. Это стало еще одним напоминанием о ее беспомощности, о том, как тело продолжает диктовать свои условия, игнорируя эмоциональное состояние и рациональные планы. Контраст между важностью проблемы с ключами и не менее насущной физиологической нуждой создавал абсурдное, почти комедийное ощущение, если бы не реальность ее положения.
Время шло. Каждая минута, казалось, растягивалась в бесконечность, трансформируясь в крошечные, но мучительные отрезки вечности. Монитор смартфона, который она машинально достала и тщетно пыталась включить, оставался мертвой черной поверхностью, отражающей лишь ее собственное растерянное лицо. Это чувство беспомощности было куда более болезненным, чем холод или физический дискомфорт.
Мысли начали метаться, одна тревожнее другой. Попроситься в туалет к соседям? Первой мыслью было обратиться к Ивановым с третьего этажа. Они казались дружелюбными, всегда здоровались, но как-то неудобно.
Она, Анна, всегда такая самостоятельная, привыкла полагаться только на себя и ни с кем из соседей не общалась.
Её хорошо отлаженный, предсказуемый мир дал трещину, и теперь она стояла на этой трещине, совершенно одна, потерянная, с нарастающим чувством тревоги, как никогда остро ощущая свою уязвимость. Когда же придёт Олег?
Она снова посмотрела на темную улицу, пытаясь разглядеть хоть какой-то проблеск фар. Где же он?
Вдруг внизу хлопнула дверь подъезда. Анна замерла, затаив дыхание. Неужели это Олег? Кто то поднимается по лестнице. Шаги были тяжелыми, неторопливыми.
Дверь соседней квартиры, расположенной этажом ниже, защелкнулась с глухим стуком, навеки отрезая слабую надежду. Это был не Олег. Еще один мимолетный человек, чье появление ничего не изменило, кроме усиления гнетущего чувства одиночества. Однако, реальность ситуации диктовала свои непреклонные условия, вытесняя даже привкус разочарования. Физиологическая потребность, которая до этого момента была лишь фоновым дискомфортом, теперь требовала немедленного, бескомпромиссного решения. Каждый тик секундного механизма в ее сознании звучал как приговор, усиливая внутреннее напряжение. Гордость, привычная броня, долгие годы защищавшая ее от уязвимости и зависимости, оказалась не в силах противостоять столь примитивному, но всепоглощающему импульсу. Она не могла больше терпеть. Мысль о самостоятельном поиске решения на улице, в ночной прохладе, казалась абсурдной и даже опасной. Было принято решение: необходимо обратиться к кому-то за помощью, несмотря на все внутренние барьеры.
Собрав последние остатки самообладания, Анна вновь направилась к лестнице, ведущей к квартирам соседей. Сердце билось неровно, заглушая тихий гул в ушах, который, казалось, исходил из самой глубины ее существа. Ее шаги были неуверенными, но решительными. Она остановилась у двери квартиры Ивановых, на третьем этаже — тех самых, с кем она лишь изредка обменивалась вежливыми приветствиями. Каждый шаг к этой двери ощущался как преодоление невидимой, но чрезвычайно прочной стены, выстроенной ею самой из желания казаться самодостаточной и независимой. Анна всегда ценила свою самостоятельность, считая чужую помощь признаком собственной слабости. Ее мир, тщательно устроенный и предсказуемый, трещал по швам, обнажая под поверхностью непроходимую пустоту.
Раньше она никогда бы не позволила себе просить о помощи. Но прошлое, с его устоявшейся идентичностью, казалось сейчас далеким и не имеющим отношения к текущей, острой необходимости. Она глубоко вздохнула, пытаясь придать своему лицу выражение будничности, которое никак не вязалось с бушующим внутри ураганом. Рука, слегка дрожа, нажала на кнопку звонка. Звук был резким, пронзительным, эхом отразившимся в узком лестничном пролете, и, казалось, усиленным ее собственным, учащенным сердцебиением. За дверью было тихо. Слишком тихо. Она надавила на кнопку снова, подождав несколько долгих секунд, наполненных нарастающим ощущением катастрофы. Тишина. Ни звука, ни ответа. Возможно, их нет дома. Возможно, они просто не хотят открывать. Или, что еще более вероятно, они не слышали звонок через толстую дверь. Надежда, которая лишь вспыхнула, вновь погасла, оставив после себя лишь угли горького разочарования и усиливающийся физический дискомфорт. Каждый миг без ответа казался пыткой. Что теперь? Вернуться на улицу и искать уединенное место там, в темноте, рискуя нарваться на неприятности? Эта мысль была настолько нелепой и пугающей, что она тут же отбросила ее. Снова и снова в голове всплывала единственная и столь досадная причина всего этого хаоса: забытые дома ключи. Как могла она, такая организованная, допустить подобную оплошность? Это было абсолютно не в ее характере, и именно этот факт усугублял ощущение беспомощности и самообвинения.
Анна отошла от двери, прислонившись спиной к холодной стене. Мир сузился до этой ужасной потребности и осознания собственного провала. Она остро ощущала свою уязвимость, наготу перед лицом обстоятельств, которые она совершенно не могла контролировать. Каждая клеточка ее существа кричала от дискомфорта, и этот крик заглушал рациональные мысли. Оставалось только одно: ждать. Ждать Олега, который, казалось, затерялся где-то на пути.
Однако, в её положении в голову приходили разные мысли.
Мысль о спуске вниз, в тамбур подъезда, где царила вечная сырость и сумрак, мгновенно вызывала отторжение, граничащее с паникой. Сходить в собственном подъезде? Это было бы абсолютным признанием поражения, унизительным актом, который ее самолюбие отвергало категорически. Темнота, потенциальная встреча с кем-то – всё это накладывалось на и без того накалявшуюся атмосферу страха. Нет, там – ни за что. Этот вариант был настолько пугающим, настолько далеким от ее представлений о себе, что она отбросила его с предельной решительностью. Стараясь сохранить подобие достоинства, она еще некоторое время держалась, надеясь на чудо – на внезапное появление Олега, или хотя бы на изменение ситуации, дарующее облегчение.
Но физиологический дискомфорт, усиленный тревогой и холодом, нарастал с пугающей скоростью.
Отчаяние накрыло с головой, лишая способности мыслить рационально. Спустившись по лестнице на первый этаж до двери подъезда, Анна оказалась в той же холодной, безжизненной пустоте. Внизу, в тамбуре было ещё темнее; запах сырости смешивался с ароматом хлорки, создавая гнетущую атмосферу. Движение не принесло облегчения, лишь обострило мучительное осознание собственной беспомощности.
Воздух в подъезде был промозглым, проникал под одежду, казалось, оседал на коже ледяной пленкой. Каждый вдох был наполнен этой прохладой, которая лишь усиливала ее внутреннее отчаяние. Центр тяжести сместился, координация движений стала нарушаться. Инстинктивно, поддавшись невыносимому дискомфорту, ее рука поднялась и инстинктивно прижалась к паху – жест, полный боли, унижения и отчаяния. Стоять стало физически невозможно; каждый мускул тела протестовал, каждый нерв был натянут до предела. Она больше не могла контролировать ситуацию, не могла контролировать свое тело. В этой позе, сгорбившись, с прижатой к низу живота рукой, Анна чувствовала себя предельно уязвимой, обнаженной и потерянной. Тысяча мыслей проносились в голове, но одна была самой громкой, самой отчаянной: Олег. Ей нужен был Олег.
Каждое движение, каждый нерв ее тела теперь ощущался обостренно. И в этот момент, под воздействием усиливающегося позыва и нарастающей паники, произошло то, чего она боялась больше всего. Непроизвольное, унизительное опорожнение мочевого пузыря. Теплая волна, мгновенно просочившаяся сквозь плотные джинсы, принесла ощущение не просто мокроты, но и глубокого, всепоглощающего стыда.
По телу разлилась горячая, предательская волна, знаменуя собой окончательный крах ее тщательно выстроенного мира. Под ногами лужа. Стыд, обжигающий и всепоглощающий, мгновенно парализовал Анну. Она почувствовала себя сломленной, опозоренной. Это было полное, безраздельное унижение, которое она, сильная и независимая женщина, не могла никак оправдать.
Анна решила вернуться обратно, к двери квартиры и побежала на свой пятый этаж. Темнота в подъезде, обычно незаметная, теперь показалась ей спасительным покровом. Лампочка на площадке, которая горела тускло, погрузив пространство в полумрак, который, к счастью, скрывал следы ее унижения. Анна вжалась в стену, прижимая руки к мокрым джинсам, пытаясь унять дрожь, которая охватила ее целиком. Страх был липким и всеобъемлющим: страх быть застигнутой кем-то из соседей, страх, что влажное пятно будет видно даже в полумраке, страх перед неизбежным вопросом, который придется как-то объяснить.
Вдруг внезапно ниже этажом раздался тихий, но отчетливый щелчок — замок, открывающийся или закрывающийся. Анна вздрогнула, сердце подпрыгнуло. Кто-то этажами ниже, или, быть может, прямо у двери, совершал свое обычное действие. Анна старалась не шевелиться, чтобы не выдать себя. Каждый шорох за дверью, каждый звук шагов заставлял ее сердце бешено колотиться. Она стояла здесь, посреди подъезда, мокрая и униженная.
Сидящие джинсы ощущались липкими и холодными, а влага, испаряясь, уносила остатки тепла. Она чувствовала, как холод пробирается глубже, замораживая ее изнутри. Мир сузился до этой холодной, темной площадки, до сжимавшихся мышц и клейкой, отвратительной мокроты, сковывавшей ее тело. Осознание того, насколько беззащитна она оказалась перед самыми базовыми функциями своего организма, перекрывало даже страх перед людским осуждением. Это было физическое и эмоциональное падение до самого дна, момент, когда всякая бравада, всякая видимость контроля теряют смысл.
Минуты, казавшиеся часами, медленно таяли. Она пыталась дышать ровно, чтобы успокоить сбивающееся дыхание, но каждая попытка лишь подчеркивала дрожь в теле. Сколько прошло? Полчаса? Час ? Она уже не знала. В голове крутились обрывки мыслей: где Олег, когда он вернется, что она скажет? Она чувствовала себя ребенком, попавшим в беду, но с пониманием взрослого человека, осознающего всю трагичность ситуации.
Неожиданно внизу хлопнула входная дверь подъезда. Сердце Анны забилось чаще, и она замерла в ожидании. Шаги приближались. Неужели Олег? Она задержала дыхание, надеясь на чудо, на спасительное избавление от мук. Но каждый звук лишь усиливал ее тревогу, заставляя гадать, кто же окажется за дверью – спаситель или свидетель ее позора.
Но это Ивановы вернулись и на третьем этаже она слышала, как они о чём то разговаривали. Теперь уже было поздно к ним звонить.
Но звук шагов не умолк. Значит, кто с ними ещё зашел. Он приближался на пятый этаж! О, чёрт! Сердце Анны бешено колотилось.
Это та самая пожилая дама поднималась по лестнице, с сумками, напевая что-то себе под нос. Она была совсем близко, и Анна почувствовала панический ужас. Она вжалась в стену еще сильнее, надеясь, что полумрак скроет ее позорное состояние..

Вдруг Анна сорвалась с места, бросившись вниз по лестнице. Движения были резкими, дергаными, как у загнанного зверя. Она миновала соседку, не поднимая глаз, стараясь не издать ни звука.
Добежав до третьего этажа, Анна прислонилась к стене, пытаясь отдышаться. Ноги дрожали, а мокрые джинсы неприятно холодили кожу. Она слышала, как дама вошла в свою квартиру. Анна выдохнула. Но может быть она что то видела? И теперь знает? Слезы катились по щекам, смешиваясь с ледяным потом на висках. Она боялась, что соседи услышат ее плач, но уже не могла себя контролировать. Боль, стыд и отчаяние смешались в один невыносимый комок.
Вдруг какой то шорох заставил ее вздрогнуть. Неужели кто то вышел, чтобы посмотреть, что случилось? Анна перестала плакать и замерла, прислушиваясь. Тишина. Может быть, ей показалось? Но страх уже прочно поселился в ее сердце, не давая ей покоя.
Она понимала, что не может оставаться здесь вечно. Нужно было что-то делать. Подняться обратно на свой пятый этаж? Спуститься вниз и выйти на улицу? Но куда она пойдет в таком виде? В голове не было ни одного разумного решения. Только отчаяние и страх. И всё же она поднялась на свой этаж и снова села на лестницу от физической и моральной усталости.
Снова дверь подъезда открылась. Наконец то послышались давно желанные, но теперь наполнившие ее новой волной тревоги, шаги. Тяжелые, уверенные шаги Олега. Но как она скроет следы своего позора? Она снова зарыдала, ещё и от того, что дождалась.
Его взгляд, скользнув по темной площадке, остановился на ней, стоящей на ступеньках. На его лице отразилось искреннее недоумение, сменившееся :
"Аня? Ты чего тут сидишь?".
Она посмотрела на мужа, чувствуя, как к горлу подступает комок. Запах сырости, исходящий от ее одежды, наверняка был ощутим.
"Я ключи забыла", – прохрипела Анна, чувствуя, как дрожь усиливается, а последние остатки самообладания рушатся. Запах сырости, пропитавший ее одежду, казалось, становился всё более осязаемым.
" Что случилось? Ты плачешь?", – Олег наклонился, пытаясь рассмотреть ее лучше в полутьме. Его взгляд упал на ее джинсы. Недоумение сменилось явным замешательством, а затем, когда он, видимо, уловил проблеск влажных пятен, – вопросительным взглядом, в котором читалось недопонимание, но не насмешка.
Анна отвела глаза, не в силах выдержать его взгляд, полный вопросов, на которые ей не хотелось отвечать. Ей лишь хотелось побыстрее попасть домой.
"Пошли быстрее, я жду наверное два часа уже жду и телефон разрядился, блин! "
Олег достал ключи, открыл дверь. Они вошли в квартиру, тишину которой нарушал лишь стук ее зубов.
Внутри стало немного теплее, но холод, проникший в самое нутро, не отступал.
"Мне надо помыться! " - она прошла в ванную. Зеркало отразило бледное, измученное лицо с запавшими глазами. Вид был жалок. Стянув с себя мокрые джинсы, она бросила их на пол, включила горячую воду и залезла под душ, надеясь, что кипяток смоет не только грязь, но и стыд. Горячие струи обжигали кожу, но дрожь не проходила.
Олег молча принес ей сухое полотенце и чистую одежду, оставив их на стиральной машине. Ни слова упрека, ни единого вопроса. Эта тихая поддержка тронула ее больше, чем любые слова сочувствия. Она знала, что ему любопытно, что он чувствует ее замешательство, но он молчал, давая ей пространство и время. Пока ей просто нужно было согреться, прийти в себя и почувствовать себя в безопасности. Выйдя из ванной, она увидела, что Олег уже заварил чай.
"Я долго тебя ждала, ещё у подъезда стояла", – наконец выдавила она, пытаясь сфокусировать взгляд на его лице. "Думала, ты скоро вернешься. Стало холодно. В туалет хотелось и …". Она запнулась. Мысли путались. Как объяснить этот катастрофический каскад событий, начавшийся так банально?
Олег молчал, внимательно смотря на нее. Его молчание было не осуждающим, а скорее вдумчивым, ожидающим. Он видел, как ее плечи мелкой дрожью сотрясаются, как она пытается дышать ровно, но сбивчиво. Он видел, как под слоем влаги проступают очертания ее страха. Возможно, он уже начинал догадываться, что произошло нечто большее, чем просто неприятность. Нечто, что заставило ее плакать и потерять всякий контроль.
"Я не знала, что делать", – прошептала Анна, слезы снова начали беззвучно катиться по щекам. "Я стояла там очень долго. Казалось, прошла вечность. Я слышала, как кто-то там, внизу, гремел дверью, потом шаги. Я думала, это ты. А потом я услышала, как кто-то поднимается. Я испугалась, что она увидит меня такой".
"Соседка?", – спросил Олег, проследив за ее взглядом. "Она что-то сказала?". Его интонация была спокойной, но в ней чувствовалась нотка настороженности. Он пытался восстановить картину произошедшего, понять, насколько глубоко Анна погрузилась в этот кошмар, пока его не было.
"Я не знаю!" – голос Анны сорвался на высокой ноте. "Я бросилась вниз, когда она проходила мимо. Я не смотрела. Я просто хотела скрыться.".
"Тише, тише", – Олег обнял ее, осторожно, но крепко. «Всё хорошо. Мы сейчас дома. Главное, что ты здесь, со мной". Он отстранился, посмотрел на нее с решительностью. "Никто не узнает. А если и узнал, это неважно. Скоро мы всё равно переедем, обещаю".
Анна чувствовала себя маленькой и потерянной. "Ох, спасибо!
Я такая дура", – прошептала она, чувствуя, как стыд снова поднимается волной.
"И телефон не зарядила с утра. Опаздывала. Ты же знаешь."
Она подумала, что Олег будет смотреть на нее по-другому, что он больше не будет видеть в ней ту уверенную и сильную женщину, которой она всегда старалась казаться.
Олег покачал головой. "Нет, ты не дура, просто попала в неприятную ситуацию. Важно, что сейчас ты в порядке. И больше не забывай ключи, не торопись."
Джинсы Анны были отстираны, и она повесила их сушиться на балконе. Этот простой акт – избавление от вещественного доказательства ее позора – принес ей некоторое облегчение...
Вскоре они переехали в современный панельный дом с консьержкой. В новой квартире Анна чувствовала себя в безопасности, словно за каменной стеной. Консьержка, строгая женщина с неизменно собранными волосами и бдительным взглядом, стала своеобразным гарантом спокойствия. Больше не было гнетущей тишины старого подъезда, скребущихся звуков неизвестного происхождения и страха столкнуться с любопытным взглядом соседки. Теперь – приветливый кивок, электронный ключ и возможность беспрепятственно подняться в свою маленькую крепость.
Но даже в новом доме, где каждый этаж сиял чистотой и современные лифты бесшумно скользили вверх и вниз, тень пережитого не отпускала Анну. Она несколько раз пересчитывала ключи в своей сумке. Воспоминания о том дне, когда всё пошло не так, периодически всплывали в памяти...