Звали её Инессой. Но рыжей веснушчатой шкоднице это имя совсем не шло, поэтому в деревне она звалась не иначе как Инкой.

Мы с ней сразу подружились, и соседи удивлялись — как же так — две совершенно разные девчонки ходят по двору за ручку, вместе над чем-то смеются и тайком лазают в чужие огороды?

Моя бабушка Инку не любила и постоянно ворчала, что та вечно втягивает меня в какие-то передряги: то купаться голышом в речке, то убежать в поля и вернуться обратно только к закату, то найти бездомных собак и покормить их куриными костями и хлебом.

С собаками Инка, в отличие от меня, всегда была на «ты». Она могла запросто подойти к огромной лохматой грязной дворняге и преспокойно её погладить, в то время как я стояла рядом и испуганным шёпотом просила её встать с корточек и уйти. Но Инка меня не слушала.

— Найда, Найдочка моя! — приговаривала она, водя пальцами по шершавой собачьей морде.

А ещё у нас с Инкой был один большой секрет.

Однажды мы пришли к ней. Она медленно закрыла скрипучую калитку, взяла меня за руку и прошептала:

— Олька, пойдём в баню.

— Зачем это? — удивилась я, — я мыться не хочу.

— А я и не мыться. Пойдём.

Я поняла, что Инка хочет снова затащить меня в какую-то авантюру, но мне в любом случае было интересно и даже захватило дух.

Инка закрыла дверь бани и велела мне забраться на полок. Я забралась, и Инка, прищурив глаза, лукавым голоском протянула:

— А я писать хочу!

Инка всегда была водохлёбкой и каждую прогулку мы постоянно бегали на колонку, где подруга жадно пила ледяную воду, давя на рычаг и чуть ли не обсасывая кран.

— Фу-у, оттуда же бомжи и алкаши спидозные пьют! — морщилась я.

— А ты свою баб-Раю больше слушай! — хохотала Инка, вытирая капли воды с лица подолом сарафана, обнажая свой живот и трусики.

Естественно, писала Инка очень часто и где придётся. Когда ей этого хотелось, она пританцовывала на месте, дергала меня за руку и неслась в ближайшие кусты, а иногда даже и не думала прятаться и присаживалась прямо рядом со мной, изливаясь на траву. Мне безумно нравилось за этим наблюдать. Струя у Инки всегда была сильной и упругой, она билась о землю, разбрызгивалась в разные стороны и оседала на ковыле и резучке каплями, будто утренняя роса.

Иногда и я писала с Инкой за компанию, но в кустах и исключительно в кустах. Но если не видишь ты, не всегда значит, что не видят тебя. Однажды в жаркий июньский день мы с Инкой на двоих выдули литровую бутылку «Буратино» и сверкая шлёпками забежали за маленький кустик. А проходящие мимо парни, старше нас лет этак на пять, загоготали и риторически спросили:

— Чего делаем?

Я тут же дёрнулась с места, натянула трусы и одёрнула свою клетчатую юбку. Щёки мои мгновенно налились краской. Инка же продолжила писать и встала, как ни в чём не бывало, погрозив мальчишкам кулаком вслед:

— Я вам покажу!

Когда Инка сказала, что хочет писать, я сразу поняла, к чему она клонит. Но сначала она решила сделать так, чтобы всё понравилось мне ещё больше. На полке я уже сидела, поэтому Инке оставалось только снять мои трусики, взяться за мои ноги и высунуть свой длинный тёплый язык. Не знаю, где уж она этого набралась, но голова в моей жизни ещё никогда так не кружилась.

Оторвавшись на пару секунд, она прошептала:

— Думаешь, я дурочка и не заметила, как ты на меня внимательно смотришь, когда я писькаю?

Я лишь прикусила губу.

Когда Инка немного меня подразнила, она отошла в сторону и задрала своё цветастое платье. Под ним не было трусиков и в полутёмной бане отчётливо была видна её белая попа.
Подруга наклонилась, напружилась и начала писать. Струя ударялась о деревянный пол, и даже сквозь темноту были видны блестящие брызги. Писала она очень долго, будто терпела целые сутки. Я завороженно на неё смотрела и понимала, что меня это безумно возбуждает, хоть тогда я и не знала, как это назвать. Струя со звоном разбивалась в лужу, которая затекала меж досочных щелей.

Наконец, Инка закончила и глубоко выдохнула. Она подошла ко мне ближе и погладила меня по щеке.

— Ну что, Оль, тебе понравилось?

— Д-да… — ответила я, заикаясь, — А бабушка тебе по заднице не надаёт?

— За что это? — удивилась Инка, — Я же тут не накакала. Сейчас ковшиком солью и скажу, что пол мокрый, потому что мы, мол, с Олькой в грязь залезли и ноги мыли.

Довольные, мы побежали в дом к Инкиной бабушке, которая дала нам тарелку мытой, с обрезанными хвостиками, редиски и маленькую чашечку соли. Мы поднялись на чердак, куда Инка притащила ещё и маленький магнитофон. Мы плюхнулись на высокую железную пружинистую кровать и принялись хрустеть редиской и слушать «Модерн Токинг».

— Что-то я пить хочу — солёно! — заныла Инка, — пойду-ка воды принесу. Тебе принести?

— Угу, — я скривила лицо, потому что слишком сильно макнула редиску в соль и весь рот буквально свело от крупинок, как говорили у нас во дворе, «белой смерти».

Инка молнией спустилась вниз и через пару минут вернулась с литровой банкой воды в руках.