Со звонком на перемену я уже не слушала, что там бормочет Марья Ивановна про корни уравнений. Мой мочевой пузырь и кишечник разрывались. Я ерзала на стуле, поджимая ноги, и молила всех богов математики, чтобы урок закончился.

"Мария Ивановна, можно выйти?" - пропищала я, надеясь на чудо.

"Нет, Оля. Сейчас закончим пример, и все пойдут на перемену. Терпи", - отрезала она, не поднимая глаз от доски.

Терпеть? Да я чувствовала, как все внутренности уже готовы взорваться! Холодный пот прошиб меня, а в животе началась какая-то адская турбулентность. С каждой секундой становилось только хуже.

Я сжала зубы и попыталась отвлечься, считая плитки на полу, пытаясь представить себя где-нибудь в другом месте – на берегу моря, в космосе, где угодно, только бы не здесь. Но тщетно. Давление нарастало.

И вот, когда до конца урока оставались считанные минуты, произошло непоправимое. Сначала я почувствовала нечто теплое и влажное, потом – тяжесть. В штанах противно забулькало. Это было… оно. Жидкое, вонючее, горячее. Я обкакалась.

Сначала пришел шок. Затем – дикий стыд. Казалось, время остановилось. Я сидела, парализованная ужасом, чувствуя, как кал расползается по моим ногам, впитываясь в колготки и джинсы. Запах быстро распространялся по классу.

Кто-то захихикал. Кто-то закашлялся. Марья Ивановна нахмурилась и обвела класс взглядом.

"Что тут такое?" - спросила она, не подозревая истинной причины всеобщего смятения.

Я не могла вымолвить ни слова. Только сидела, потупив взгляд в пол, чувствуя, как краснею до корней волос. Сквозь пелену стыда я заметила, как одна из одноклассниц, сидевшая ближе всех, зажала нос и поспешно отодвинулась.

Но это еще не все. Видимо, от перенапряжения и унижения, меня прорвало окончательно. Теперь уже моча. Теплая струйка потекла по ногам, смешиваясь с тем, что уже там было. Двойной удар. Полное фиаско.

Звонок прозвенел оглушительно, как приговор. Все вскочили с мест и бросились к двери, стараясь побыстрее покинуть зловонную аудиторию. Марья Ивановна что-то говорила про "немедленное проветривание", но я ее уже не слышала.

Я осталась сидеть на стуле, в луже собственных отходов, чувствуя себя самым жалким и униженным человеком на свете. В голове крутилась только одна мысль: как я теперь покажусь на глаза хоть кому-нибудь? Как я вообще доберусь до дома?

В этот момент мне казалось, что жизнь кончена. Школа превратилась в пыточную камеру, а я – в ее главную жертву. И все из-за дурацкой математики и непробиваемой Марии Ивановны. И, конечно, из-за моего проклятого кишечника и мочевого пузыря.