Ну что сказать? Дело было так. Решили мы тут с Настей, моей самой замечательной, но иногда жутко назидательной девушкой, слетать на выходные в один славный город. Отдохнули, погуляли – в общем, всё как полагается. Настало время возвращаться. Аэропортовская суета, регистрация, весь этот предполётный ритуал. И тут, конечно, моя Настя, правильная до мозга костей, выдаёт: «Лёш, пойдём в туалетец заскочим, а то лететь четыре часа, знаешь ли». А я что? Я ж Лёха! Мне ж как-то неудобно в этих… ну, в этих общественных местах стеснения. Я ей типа: «Не, Насть, мне пока не хочется». Дурак я, да? Вот прямо феерический. Она плечами пожала, ну и пошла одна. А я, гордый индюк, остался стоять у выхода на посадку.
Загрузились в эту стальную птицу, расселись по местам. Рядом сидит, красота моя ненаглядная, а у меня в голове уже мысли про дом, про работу, про то, как хорошо отдохнули… И тут бац! Минут через тридцать после взлёта, когда мы уже красиво набрали высоту, и табло «Пристегните ремни» стало нашим татуировкой на лбу… меня таааак прихватило! Прямо из ниоткуда. Видимо, это был привет от того кофейка, что я перед аэропортом заглотил. Или просто организм решил меня проучить за моё туалетное высокомерие. Короче, понял я в тот момент – всё, Лёха, приплыли. Или прилетели, скорее.
Началось нервное ёрзанье. Настя, конечно, сразу заметила. У неё ж глаз-алмаз, она меня по одному движению брови сканирует. Смотрит на меня, а я, наверное, выглядел как хамелеон в агонии. Сначала лицо напряженное, потом, чувствую, бледнею. И вот уже лёгкий оттенок зелёного… это, видать, страх и ужас красок добавили. Она так тихонечко: «Милый, что случилось?». А я в ответ только могу выдавить, весь в поту, будто марафон пробежал: «Настя… кажется, я…». И тут она на меня смотрит… и всё понимает. И вот что первым делом говорит? Не «О, боже, бедненький Лёша!», а «Ну, я, же тебе говорила!». Вот тут я понял, что у меня не просто проблемы, у меня проблемы с элементом «Я же тебе говорила сходить в туалет». И тут же осознание накатило – ремни пристегнуты, туалеты закрыты наглухо, до посадки ещё три с половиной часа. Попадос.
И вот сижу я, значит. Самолет трясет так, будто мы не летим, а перемещаемся на телеге по булыжной мостовой. Погода, видите ли, нелетная. А меня самого колбасит и морально давит. Три. Ча-са. Настя, надо отдать ей должное, начала меня отвлекать, пытаясь говорить о чём-то приятном. «Давай планировать поездку на море! Куда поедем? Какие отели посмотрим?» А у меня в голове только одно: сколько осталось? И как пережить эти адовы минуты? Я вцепился в подлокотники так, будто от этого зависело моё спасение. Пытался глубоко дышать, как учили где-то… Не помогает. Вообще. Зато живот вот-вот порвётся, кажется.
Десять минут…
Черт, как же я хочу в туалет. Ну просто невыносимо. Мы только взлетели, а уже ощущение, что прошло полдня. Мочевой пузырь ноет, будто там шарик накачали до предела. Сжимаю ноги, пытаюсь дышать глубоко, как учили на каких-то там курсах медитации. Полная чушь. Ничего не помогает. Только хуже становится. Настя сидит рядом, смотрит на меня с какой-то... сочувственной что ли улыбкой. Она, видимо, заметила мои судорожные попытки усидеть на месте. Ух, как же неловко. И больно. Очень больно.
Двадцать минут…
Боль усилилась. Теперь это не просто нытье, а какая-то пульсирующая, режущая боль внизу живота. Каждые несколько секунд чувствую спазм. Как будто кто-то сжимает и разжимает кулак внутри меня. Хочется выть. Хочется встать и бежать, нет, лететь в ту дверь с табличкой «WC». Но нельзя. Пристегнуты, гребаный самолет еще только набирает высоту. Кабинный экипаж прошел мимо, улыбаются, предлагают напитки. Какие напитки?! Я сейчас тут лопну! Настя тихонько спрашивает: «Лёш, сильно хочешь?» Капитан Очевидность, блин. «Да, очень», выдавливаю из себя, стараясь, чтобы голос не дрожал. Она кивает, понимающе, и снова отворачивается к окну.
Тридцать минут…
Вот сейчас, кажется, самый пик боли. Или мне так кажется? Нет, точно пик. Я уже весь вспотел, футболка прилипла к спине. Каждый вдох дается с трудом, потому что живот напряжен до предела. Сижу скованный, как статуя. Боюсь пошевелиться, боюсь, что любое движение станет последней каплей. Закрываю глаза. Пытаюсь представить что-то другое. Море. Лес. Что угодно, только не этот адский самолет и этот гребаный мочевой пузырь. Не помогает. Боль пронзает все мои мысли. Настя повернулась ко мне. В ее глазах столько понимания, что аж не по себе. «Лёш, может... может, тебе просто описаться? Ну правда, не мучайся так. Я отвернусь». Я резко открываю глаза. Описаться?! Настя, ты с ума сошла? Нет, я не могу. Это... это невозможно. Передо мной, перед ней, перед всеми этими людьми... Нет. Никогда. Мозг кричит «Нельзя!», даже если тело умоляет об обратном. Но спасибо ей, конечно, за... такую радикальную идею.
Сорок минут…
Боль немного отступила. Это обман. Это просто короткая передышка перед новой волной. Я знаю это. Чувствую. Кажется, теперь болят уже и почки. Такое тупое, ноющее ощущение где-то сзади. Не могу найти удобное положение. Верчусь на кресле, как уж на сковородке, но каждое движение отзывается такой острой болью внизу живота, что приходится останавливаться. Смотрю на Настю. Она снова сидит, отвернувшись. Наверное, ей неловко за ее предложение. Да и за меня неловко. Я выгляжу, как человек на грани нервного срыва. И, наверное, я и есть человек на грани нервного срыва. Сидеть вот так, когда каждая клеточка тела кричит о помощи... это издевательство.
Пятьдесят минут…
Спазмы вернулись. Еще сильнее, чем раньше. Теперь они не просто сжимают, они как будто пытаются что-то выдавить. Хочется кричать. Хочется стучать головой об спинку кресла. Или об иллюминатор. Или просто упасть в проход и лежать, пока не прилетим. Я уже не думаю ни о чем, кроме этого желания. Туалет. Туалет. Туалет. Это единственное слово, которое вертится у меня в голове. Я чувствую, как мышцы напряжены до предела. Боюсь даже дышать полной грудью. Кажется, если вдохну слишком сильно, все.... случится. Этот страх не дает мне расслабиться ни на секунду. Хоть бы кто-то придумал самолеты с кнопкой «пауза» на случай таких ситуаций.
Прошёл час. Час страданий, час позора, час осознания своей туалетной близорукости. Я уже мучился по-настоящему. Видно было даже мне, насколько у меня там всё напряжено. Настя посмотрела на меня, и, видимо, картина была не для слабонервных, потому что она вдруг как-то очень спокойно, буднично, будто предлагает чаю выпить, говорит: «Слушай, Лёш… А может… всё таки не мучаться? Ну правда. Главное – расслабься. Мы можем полотенце постелить… ну, вот это, которое из отеля взяли. Оно плотненькое, хорошо впитывает».
Как будто она снова предложила мне выпрыгнуть из самолета без парашюта. «Тема закрыта! » - прошептал я, приходя в полную панику. А она абсолютно серьёзно: «Лёш, я не шучу. Я же вижу, как тебе плохо. Никто ничего не узнает. Обещаю! Я никому не скажу, уж тем более не буду смеяться. Мы что-нибудь придумаем, когда прилетим. Я тебя прикрою, когда выходить будем». И опять это спокойное, добивающее: «Ну давай, пожалуйста… Не мучай себя». Я сидел в полном ступоре. Это насколько надо довести себя, чтобы любимая девушка предлагала тебе такое в самолете? В полном самолете!
В отчаянии Настя попыталась вызвать стюардессу. Сквозь пот и румянец: «Простите… моему… моему парню очень плохо… ему срочно нужно… ему очень нужно в туалет… он очень… ну… стесняется и до этого не успел». Стюардесса, милая улыбка, но голос как сталь: «Уважаемые пассажиры, туалеты закрыты. Прошу оставаться на своих местах. Потерпите, пожалуйста». Потерпите. Легко сказать! У меня там скоро плотину прорвет, какое к чёрту терпение?! Вот и всё. Без шансов. Сижу, смотрю на Настю, потом на свои джинсы… Нет. Ну нет. Мужская гордость, все дела, всё вместе взятое кричало: «Нет! Ни за что!». «Нет, Настя!» - выдавил я с героическим страданием в голосе. «Я не могу… я не буду… мочить штаны!».
Настя вздохнула. Тяжело так, с оттенком обречённости. «Лёш, перестань быть таким упрямым. Ну правда. Тебе же больно, вот видно же! Здоровье важнее всего на свете. Хватит мучиться!». Мучиться? Я уже давно перешёл эту стадию. У меня уже всё не просто болело, оно кричало о помощи. Чувство было такое, будто вот-вот… и всё. И привет, мокрая репутация. У меня даже живот, кажется, выпятился от напряжения. Я уже сам себя не узнавал.
Боль стала почти постоянной. Спазмы идут один за другим, без передышки. Я уже не чувствую ног. Они онемели от напряжения и от того, что я их так долго сжимаю. Лицо, наверное, зеленое. Чувствую, как кровь приливает к лицу с каждым спазмом. В глазах темнеет. Кажется, я вот-вот упаду в обморок от боли и напряжения. Это было бы спасением. Отключиться и не чувствовать этого. Настя снова смотрит на меня. В ее глазах теперь не просто сочувствие, а какая-то... жалость. И легкий испуг. Не могу сейчас говорить. Любое напряжение, даже голосовых связок, может стать триггером. Я чувствую, как дрожит мое тело. Неконтролируемо. Это уже не просто желание, это физическое страдание на грани выносливости. И еще лететь и лететь.
Час и десять минут…
Боль немного притупилась. Снова. Это как игра на выживание, где у тебя есть короткие передышки, чтобы восстановить силы перед следующей атакой. Но сил уже нет. Есть только измождение. И отчаяние. Я уже не чувствую той острой, режущей боли. Теперь это скорее жгучая, тянущая боль, которая разливается по всему низу живота. И постоянное, невыносимое давление. Как будто что-то тяжелое лежит на мне изнутри. Я смотрю на табло «пристегните ремни». Оно все еще горит. Когда же оно погаснет?! Хоть бы стюардессы сказали, сколько еще лететь в таком режиме. Может, попросить обезболивающее? Но поможет ли оно от этого? Сомневаюсь. Это же не головная боль. Это крик тела от... ну, вы поняли от чего.
Час и двадцать минут…
Настя наклонилась ко мне. Говорит тихо-тихо, чтобы никто не услышал. «Слушай, Лёш. Вот серьезно. Ну не мучайся ты. Если ты боишься, что кто-то увидит... Скажи, я отвернусь, я даже одеяло достану и тебя им прикрою. Ну правда, не страдай так». Я смотрю на нее. На ее лице искренняя забота. Она не прикалывается. Она всерьез готова помочь мне... в этом. Чувство стыда и благодарности смешиваются во мне. Как же мне объяснить ей, что дело не только в том, что кто-то увидит? Дело во мне. Во внутреннем барьере. В том, что это... это так неправильно. Так унизительно. Даже если никто не увидит. Я просто физически не могу это сделать. Это как прыгнуть с большой высоты, даже если знаешь, что там внизу батут. Мозг не дает разрешения. Я с трудом произношу: «Спасибо, Насть... Но я не могу. Просто не могу». Она вздыхает, понимающе или нет — не знаю. И снова отворачивается. А боль усиливается.
Час и тридцать минут…
Теперь это уже не просто боль. Это агония. Я чувствую, что если не схожу в туалет прямо сейчас, то просто... разорвусь изнутри. Не знаю, как еще это описать. Каждые несколько секунд ощущаю мощный спазм, который как будто толкает что-то наружу. Я сжимаю зубы до скрежета. Впиваюсь ногтями в ладони. Пытаюсь сосредоточиться на чем угодно, кроме этого. Но не получается. Все мысли сводятся к одному. К туалету. К двери с этой заветной табличкой. Я смотрю на стюардессу, которая проходит по проходу. Хочется схватить ее за руку и умолять разрешить мне пойти. Но нельзя. Табло все еще горит. И, кажется, еще долго будет гореть. Как же я ненавижу летать в самолетах. Особенно вот так.
Час и сорок минут…
Я не знаю, сколько еще продержусь. Чувствую, как тело сдается. Мышцы уже не могут быть в таком постоянном напряжении. Они дрожат и ноют. Боль превратилась в какой-то сплошной поток страдания, без отдельных спазмов, просто давящая, жгучая, выкручивающая боль. Я чувствую, что меня тошнит. Слабость такая, что кажется, не смогу встать с кресла, даже если табло погаснет. Голова кружится. В глазах все плывет. Настя что-то говорит, но я ее почти не слышу. Я весь там, внутри себя, борюсь с этим невыносимым давлением. Кажется, время остановилось. Или идет в обратную сторону. Или просто перестало иметь смысл. Есть только я, это кресло, и этот ад индсайд (англ. inside - внутри).
Час и пятьдесят минут…
Внезапно боль стала чуть меньше. Очень, очень немного. Как будто организм совсем вымотался и больше не может так сильно реагировать. Или это просто... предвестник? Не знаю. Надя все еще сидит рядом, я чувствую ее взгляд. Мне стыдно, что она это видит. Мое такое беспомощное, страдающее состояние. Хочется провалиться сквозь землю. Или сквозь пол самолета. Лишь бы не сидеть здесь и не испытывать этого. Но табло «пристегните ремни» все еще горит. И, кажется, будет гореть до самой посадки. А до нее еще... Сколько до нее еще? Целая вечность? Я сам не в силах посмотреть на экран с информацией о полете. Боюсь пошевелиться. Боюсь лишний раз напрячься. Просто сижу, или, скорее, вишу в этом кресле, чувствуя, как мое тело медленно, мучительно сдается перед этим простым, но невыносимым желанием. Никогда еще так сильно не хотел оказаться на земле. Ни разу в жизни.
Два часа (ну почти)…
И вот тут, после двух часов этой личной пытки, после внутренней борьбы, достойной Шекспира, после того, как я понял, что терпеть больше просто физически не могу… я сдался. Сдался с полным отчаянием в глазах. Тихо-тихо, почти неслышно, прошептал: «Настя… полотенце… дай… пожалуйста…». Она, молча, без всяких «ну а я что говорила», достала это самое несчастное полотенце из отеля. Я на него сел. И вот сижу я, весь трясусь, и думаю… Как? Как это вообще сделать? В самолете. В полном самолете. Неужели я дожил до такого момента, когда мне придётся… Ну да. Придётся. И это только начало позора.
А вот тут, друзья мои, началась комедия. Ну, или трагедия. Смотря как посмотреть. Для меня в тот момент это была чистой воды трагедия с элементами фарса.
Минуту я ещё решался это сделать , сидел, пыхтел, потел и страдал. Муки эти были, я вам скажу, похлеще, чем у Данте в аду. Ад под названием 'Кресло 17F, средний ряд'. Чувство такое, будто сейчас из меня фонтан ударит. А вокруг люди. Люди! Они же все заметят! У меня аж по лбу холодный пот потек. Голова кружится, внизу все жутко болит… И думаешь: ну вот за что мне это?! Почему я, и почему именно сейчас?! Перед полетом же думал: "Да ладно, вроде не хочется. Долетим". И вот тебе "долетели". Просто образец стратегического мышления, блин.
Неужели я это сделаю? В штаны… на виду у всех… Господи, да что со мной не так?! Мужская гордость просто вопила от унижения. Стыд… Ощущение, что я сейчас совершу что-то до жути позорное. Как будто я вернулся в детский сад и сделал "аварийную посадку".
Я вроде начал… Пытался контролировать процесс, как будто это какой-то сложный механизм. Выпустил небольшую часть. Испугался! Замер! Как будто это поможет! И тут… о нет… на джинсах появилось оно. Влажное, темное, предательское пятно. Оно кричало: "Вот он! Посмотрите на него, описался" Я перепуганно смотрю на Настю, готовясь к концу света.
А она… Настя – это мой личный Зен-мастер в этой ситуации. Спокойно так, даже не посмотрев на пятно, произносит: «Все хорошо, милый. Ты молодец. Хватит мучиться. Не бойся». Не бойся?! Да я тут сейчас от стыда сгорю вместе с этим самолетом! Внутренний барьер просто стеной стоял. Ну как? Как это можно сделать в самолете? На глазах у людей? Да, с кем не бывает, ну всякие бывают ситуации… Но не так же! Не прямо в штаны! Под хоть и косвенными, но взглядами! Гордость стонала. Стыд душил. Хотелось провалиться сквозь пол. Через три кресла. Чтобы никто не видел. Может все таки дотерплю?
Но боль… О, эта боль. Она оказалась сильнее всех моих моральных терзаний вместе взятых. Она просто перевесила. Словно на одной чаше весов моя гордость и стыд весили пару грамм, а на другой эта адская боль – тонну. Через несколько секунд внутренней борьбы, где позор пытался бороться с физической реальностью, я окончательно сдался. Расслабился и потихоньку выпускал … И тут раздался он. Такой… знаете… деликатный звук. Шипение.
Настя тут же, не дрогнув бровью, отвернулась, как будто увлеченно изучает облака. Удивительно, сколько всего интересного можно увидеть в облаках, когда твой парень делает это рядом с тобой. Некоторые пассажиры, конечно, обернулись. Шипение, знаете ли, привлекает внимание. Но Настя своим видом, своей осанкой, своей всем говорила: «Ребята, расслабьтесь. Все под контролем. Ничего интересного не происходит. Просто звуки природы. Или звуки моего парня. Неважно». Своим спокойствием она как бы создавала вокруг нас невидимый щит.
Когда все закончилось… О, как же это было долго и мучительно. Зато потом… Облегчение! Такое, что хотелось расплакаться. От счастья. И от стыда, конечно, никуда он не делся. Я сидел весь красный, как рак, запеченный на гриле. Но на лице, наверное, светилось такое блаженство, что все пятно на джинсах отходило на второй план. Настя повернулась ко мне. А я сижу, как улитка, которой подсыпали соли. «Как самочувствие, милый?» - тихо спросила она. Я только кивнул. Говорить не мог. Стыд сковал голосовые связки. Но да, мне стало намного легче. Физически. Морально – я был в руинах.
Она просто взяла меня за руку. И сказала тихо: «Вот видишь. Все хорошо. Я же говорила». И улыбнулась. Поддержала меня. На словах это звучит тривиально, но в тот момент… Для меня это было всё. Ни осуждения, ни смеха, ничего. Просто понимание и поддержка. Она – золото. Чистое золото. Не каждая девушка выдержит такую… проверку на прочность отношений. Полотенце всё впитало и я положил его в сумку. А сам прикрыл джинсы одеялом. Стюардессы странно посмотрел.
И в это время мы вышли из турбулентности и табло погасло! В туалет можно было сходить, но мне уже не надо. Блин. Я же не знал. Мог бы минуту дотерпеть. Обидно.
Так и сидел мокрым до конца полёта.
Ну, выходить было, конечно, стремно. Всё равно видно.
У меня была куртка, висела на плечах. Я ее быстро развязал и завязал вокруг талии. Типа, модно. Или холодно. Главное – закрыть пятно.
Дальше началась операция «Маскировка и Эвакуация». Надо же как-то выйти из самолета. С этой… меткой позора на штанах. Это мягко говоря. Я шел, чувствуя на себе взгляды. Казалось, все смотрят. И знают. И осуждают. Но Настя шла прямо за мной. Максимально близко. Закрывала меня, так сказать, с тыла. Моя личная передвижная стена от позора. Так мы и добрались до выхода из аэропорта. Первым делом я, конечно, рванул в туалет. В нормальный. С унитазом и дверью, которая запирается.
Приехали домой. Я помчался в душ. Отмылся. Выдохнул. Уф, какое счастье оказаться дома, сухим, чистым и без угрозы конфуза каждые пять минут. Сели с Настей чай пить. И вот тут я ей сказал то, что должен был сказать: «Настя… спасибо тебе. ». Она улыбнулась. Вот так я обоссался в самолёте.
Мораль истории, друзья мои, очень простая и жизненная. И звучит она банально, но вот теперь я знаю, насколько она важна: Не стесняйтесь! Особенно перед полетом! Хочется вам в туалет, не хочется – идите перед выходом из дома. Идите перед посадкой в такси. Идите в аэропорту. Прямо перед посадкой в самолет! Даже если вы чувствуете, что "да нет, нормально все" и как то неловко. Лучше перестраховаться. Потому что потом вот так мучиться в небе, трястись от боли, от стыда и… ну, вы поняли. Это просто ужасно. Ваше здоровье, ваш комфорт, ваше спокойствие – они важнее любой дурацкой стеснительности. В любой непонятной ситуации – идите в туалет! И да, если у вас есть такая Настя, как у меня. Потому что таких людей мало.
Отредактировано Stalk94 (24-05-2025 22:41:34)
