Сначала это был далёкий ропот, едва слышный сквозь шелест листвы. Но к полуночи гроза подобралась вплотную, обрушившись на лес сухими, яростными раскатами. Молнии, вспыхивая за стенками палатки, отбрасывали на брезент резкие, как нож, тени. Воздух внутри стал густым и электрическим, пахнущим озоном и страхом.
Лиза прижалась к Алексею, её тело напряжено до дрожи. Они лежали на узком надувном матрасе, и каждая молния заставляла её вздрагивать.
—Я не могу... Мне нужно выйти, но я боюсь, — прошептала она, впиваясь пальцами в его футболку.
Он обнял её крепче, понимая, что это не каприз, а настоящий, животный ужас перед стихией. Выйти наружу, под удары грома и ослепительные вспышки, было выше её сил.
— Не надо выходить, — его голос прозвучал тихо, но очень чётко, заглушая раскат грома. — Сделай это здесь.
Лиза замерла, не понимая.
—Что?..
— Сделай это здесь, в палатке. Прямо в купальник. — Он говорил это не как приказ, а как разрешение. Как дарованную свободу от страха и условностей.
Несколько секунд она лежала неподвижно, прислушиваясь к барабанной дроби дождя по тенту и к бешеному стуку собственного сердца. А потом… она сдалась. Сначала мысленно, позволив стыду и страху утечь вместе с этим решением. А потом — физически.
Она зажмурилась, прижалась лбом к его груди и расслабилась.
Ощущение пришло не сразу, сменяя мощное напряжение. Первой стала волна тепла, хлынувшая из глубины и устремившаяся вниз, в плотную ткань её тёмного купальника. Ткань, не предназначенная для этого, мгновенно пропиталась, став тяжелее и горячее. Она почувствовала, как ластовица прилипла к коже, как струя, сильная и уверенная, наполняет чашу из ткани, которую образовал её купальник. Это было щекочущее, интимное, почти невыносимо приятное чувство. Звук был приглушённым, мягким, полностью поглощённым гулом грозы и шуршанием спальника.
Страх ушёл. Не постепенно, а сразу — его вытеснила эта всепоглощающая волна физического освобождения. Её тело обмякло, дыхание выровнялось. Она лежала в луже собственного тела, тёплой, живой, и гроза снаружи вдруг стала просто светомузыкальным шоу, красивым и нестрашным.
— Всё? — тихо спросил Алексей, и она почувствовала, как он улыбается в темноте.
— Всё, — выдохнула она и сама улыбнулась. — Тепло.
Он не отстранился. Наоборот, его объятия стали крепче. Его рука скользнула по её животу, вниз, туда, где мокрая ткань купальника горячим пятном прижималась к её коже. Его прикосновение было не вопросом, а утверждением. Одобрением. Восторгом.
Их поцелуй родился из этой мгновенной, абсолютной близости. Он был солёным от её слёз и сладким от облегчения. Они не стали ничего менять, не стали стелить сухое. Алексей просто вошёл в неё, прямо там, в этой тёплой, пахнущей грозой и их общей тайной луже.
Это был не просто секс. Это было продолжение, кульминация. Каждое движение рождало новый всплеск ощущений — трение кожи, скольжение по мокрой ткани купальника, влажное тепло, окружающее их обоих. Лужа под ней была не помехой, а частью этого ритуала, живым свидетельством её доверия и его принятия. Молнии, озарявшие палатку, выхватывали из тьмы его сосредоточенное лицо над ней, её блаженно закинутою голову.
Они любили друг друга до рассвета, пока гроза не отступила, оставив после себя лишь тихий, мерный стук дождя. А когда первые лучи солнца окрасили стенки палатки в перламутровый цвет, они всё ещё лежали в обнимку, в остывшей, но всё ещё напоминающей о ночи луже, слившиеся воедино так, как никогда раньше. Страх растворился, уступив место чему-то гораздо более прочному и дикому.
