Лиза терпеть не могла носить колготки. Они были колючими, жаркими, сковывали движения и заставляли кожу чесаться. Ее идеальным нарядом был синий закрытый купальник, надетый под плотный ситцевый сарафан до колен с ромашками, и босые ноги. В этом образе она чувствовала себя русалкой, феей, кем угодно, только не запертой в тесных чулках девочкой.

Но сегодня был особый день — визит к строгой тете Ире. И мама, Ольга, была непреклонна.

—Лиза, надень колготки. Сейчас же.

—Мамочка, ну пожалуйста, не буду...

—В сарафане и без колготок ты выглядишь как беспризорница. Тетя Ира не поймет.

Лиза понурила голову. Протест клокотал в ней горячим комком. Она ненавидела эти песочные колготки, лежащие на стуле, как сброшенная змеиная кожа. Мысль о том, чтобы провести в них весь день, была невыносимой.

Она послушно натянула их. Душный, теплый хлопок обтянул ноги, вызывая знакомое отвращение. Она стояла перед зеркалом, чувствуя себя куклой, переодетой против ее воли.

И тут в голове у нее созрел план. Отчаянный, дерзкий и такой простой.

Ольга доставала из шкафа свои туфли, когда услышала тихий, но отчетливый звук. Она обернулась.

Лиза стояла посреди комнаты, глядя на маму прямым, почти вызовющим взглядом. А с ее ног по светлому паркету медленно, упрямо стекала струйка, образуя маленькую лужу. Песочные колготки на внутренней стороне бедер потемнели, став почти коричневыми. Лиза не плакала и смотрела совсем не испуганно. Она просто совершила акт тихого саботажа.

Ольга замерла. Первой реакцией было возмущение, гнев. Но она посмотрела на лицо дочери — на сжатые губы, на блестящие от непролитых слез глаза, на всю эту немую историю отчаяния. И вместо крика ее внезапно охватила странная, почти дикарская нежность.

Она медленно подошла к Лизе, присела перед ней на корточки и положила руку на ее мокрую, теплую коленку.

—Умница, — тихо сказала Ольга. — Выразила свое мнение. Ясно и понятно.

Лиза от удивления разжала губы.

Ольга не стала сдирать с нее мокрую одежду. Вместо этого она взяла дочь на руки, чувствуя, как мокрый хлопок прилипает к ее рубашке, и отнесла в ванную. Она наполнила теплой водой ванну и, не раздевая Лизу, осторожно усадила ее туда.

Купальник, сарафан и злополучные колготки намокли, превратившись в тяжелую, бесформенную массу. Ольга аккуратно намылила дочку прямо через ткань, смывая с нее и следы протеста, и напряжение последних часов. Лиза сидела с широко раскрытыми глазами, не понимая, что происходит, но чувствуя, что мама не сердится.

— Ненавидишь колготки — и не надо, — говорила Ольга, выливая на ее голову ковшик воды. — Тетя Ира подождет. У нас сегодня другие планы.

Когда омовение завершилось, Лиза сбросила колготки и одернула сарафан.

Ольга вытащила Лизу из ванны. Вода ручьями стекала с сарафана и купальника на пол. Она даже не вытерла ее, а просто взяла дочь за руку.

— А теперь идем на пляж.

—В чем? — прошептала Лиза.

—Как есть. В твоем самом лучшем, хоть и мокром, наряде. Как ты всегда мечтала.

Они вышли на улицу. Босые ноги Лизы шлепали по теплой земле. Мокрый ситец сарафана тяжело колыхался, прилипая к ногам, а с купальника капали последние капли. Прохожие оборачивались, но Ольга шла прямо, держа дочь за руку, с легкой улыбкой на лице.

Лиза подняла голову к солнцу. Она чувствовала, как ветерок холодит ее мокрую кожу через ткань. Она была босой, мокрой и абсолютно счастливой. Это была не наказание за проступок, а награда за честность. Ее мокрый наряд был не символом стыда, а знаменем свободы, которое ей вручила сама мама. И она шла, оставляя на сухом асфальте влажные следы — следы своего маленького, но одержанного сражения.