Его звали Лев, и школа для него была полем боя, где он всегда оказывался побежденным. Пять лет систематического унижения сделали его тенью в коридорах. Вожак травли, Вадим, и его девять прихвостней — Стас, Костя, Семен, Володимир, Денис, Максим, Илья, Тарас и Никита — были архитекторами его личного ада.

Перелом наступил в день его семнадцатилетия. Они загнали его в туалет на первом этаже. Пахло хлоркой и сыростью. Вадим, сжимая его шею, пригнул к ободку унитаза. «Ну-ка, подарочек имениннику!» — рычал он. Лев, упираясь руками в холодный кафель, чувствовал, как внутри него рвется последняя нить. Не просто обида — нечто древнее и могучее, сгусток униженной воли, искал выхода.

Он мысленно, со всей яростью отчаяния, пожелал, чтобы их сила, их уверенность, их презрение — обратились против них в самой унизительной форме. На пике желания, сосредоточившись изо всех сил он пожелал, чтобы они обосрались.

Вадим. Он первым почувствовал неладное. Его живот, секунду назад бывший просто животом, внезапно сжался в тугой, болезненный узел. Воздух с шипом вышел из него непроизвольно, но это был лишь предвестник. Внутри что-то перелилось, нагрелось и пошло вниз с неотвратимостью лавины. Мускулы сфинктера, обычно послушные, взбунтовались. Они не просто расслабились — они распахнулись, уступив дороге плотному, горячему потоку. Вадим застыл с открытым ртом, чувствуя, как по его внутренней стороне бедер растекается густая, тяжелая волна. Джинсы, только что сидевшие идеально, наполнились влажной, давящей массой. Запах, резкий и органический, ударил ему в нос раньше, чем он осознал происходящее. Он смотрел на Льва, и в его глазах читался не просто шок, а крах всей его вселенной.

Стас. Он стоял рядом и тупо смотрел на Вадима, не понимая, почему у того такое странное лицо. Лев перевел на него взгляд. «Ты следующий». У Стаса не было даже предупреждения. Просто внезапный, спазмирующий позыв, от которого перехватило дыхание. Он непроизвольно подпрыгнул на месте, пытаясь сжать мышцы, но они его не слушались. Из него вырвался не стул, а что-то жидкое и едкое, с громким, чавкающим звуком. Он почувствовал, как теплая жидкость заливает его боксеры и просачивается сквозь ткань шорт, образуя на светло-бежевой ткани быстро растущее темно-коричневое пятно. Стыд обрушился на него раньше, чем он успел сообразить, что происходит.

Костя. Он был самым толстым и обычно ел булку. Когда он увидел, что происходит с Вадимом и Стасом, его лицо побелело. «Что вы делаете?» — просипел он. Лев мысленно щелкнул. У Кости в животе заурчало с такой силой, что это было слышно в тишине туалета. Это был глубокий, низкий гул, предвещающий нечто монументальное. Он схватился за живот, чувствуя, как его кишки скручиваются в тугой жгут. Потом началось медленное, неостановимое движение вниз. Он попытался сдержаться, скрестив ноги, но это только усилило давление. Процесс был долгим и мучительным. Он чувствовал, как плотная, объемная масса медленно и неуклонно выталкивается наружу, заполняя его плавки и узкие джинсы. Ощущение было настолько массивным и влажным, что у него потемнело в глазах. Штаны натянулись, и он почувствовал себя в тяжелом, грязном подгузнике.

Лев вышел из туалета, оставив троих в зловонном смраде их собственного позора. Но это был только пролог.

Лев назвал свой дар «Покара». Он научился им управлять. И он решил, что каждый из десяти получит свой персональный, публичный урок.

Семен. Он был первым, кого Лев нашел на следующий день в спортзале. Семен бил по груше, представляя, вероятно, чье-то лицо. Лев стоял в дверях и сконцентрировался. У Семена как раз был замах для сильного удара. В момент наибольшего напряжения мышц пресса Лев отдал мысленный приказ. Тело Семена сыграло против него самого. Мощный выдох и напряжение живота стали катализатором. Из него вырвался не крик, а хрип. Густая, оформленная колбаска резко и болезненно вышла наружу, испачкав спортивные штаны. Он упал на колени перед грушей, рыдая от унижения, пока капитан баскетбольной команды смотрел на него в ошеломлении.

Володимир. На уроке истории. Володимир сидел за партой и жевал жвачку. Лев, сидящий через ряд, послал импульс. У Володимира было меньше секунды. Он почувствовал резь, как будто его режут изнутри. Он вскрикнул и подпрыгнул на стуле. Жидкий, зловонный понос хлынул у него изнутри с такой силой, что он почувствовал брызги на задней стороне бедер. Зловоние распространилось по классу мгновенно. Учительница замолчала на полуслове. Все обернулись. Володимир сидел в луже, глядя в пустоту, а его дорогие кроссовки были забрызганы.

Денис и Максим. Они неразлучные друзья, стояли у столовой и орали похабную песню. Лев решил сделать это одновременно. Он посмотрел на них обоих. У Дениса был резкий, взрывной позыв. Звук был похож на хлопок пробки, за которым последовало бульканье. Он застонал, чувствуя, как горячая кашица заливает его джинсы. Максим, стоя рядом, начал хохотать над ним, но его смех превратился в удушье. Его собственная «покара» пришла волнообразно: сначала небольшой выход газа, затем пауза, а потом несколько плотных, мягких порций, одна за другой, медленно наполнявших его светлые штаны. Они стояли друг напротив друга, один в луже диареи, другой — с набитыми, проступающими сквозь ткань штанами, и не могли ничего сказать.

Илья. Он был мелким пакостником, любил ставить подножки. Лев поймал его на лестнице между этажами. Илья как раз спускался. Импульс был послан. У Ильи ноги подкосились. Он не упал, но замер на ступеньке, чувствуя, как у него в штанах что-то обрывается. Это не было жидкостью или твердым веществом. Это было что-то среднее — мягкое, обильное и невероятно вонючее. Оно медленно сползало по его ногам вниз, под брюки, наполняя носки и кроссовки. Он чувствовал каждое движение этой массы по своей коже.

Тарас. Тарас был «интеллектуалом» банды и считал себя выше этого. Он сидел в библиотеке и делал вид, что читает Ницше. Лев подошел к его столу. Тарас поднял надменный взгляд. Лев улыбнулся и мысленно нажал. У Тараса все было тихо и «культурно». Он не издал ни звука. Просто его тело расслабилось, и теплая, густая волна беззвучно наполнила его штаны. Не было ни бульканья, ни хлопков. Только тихое, позорное наполнение и медленно расползающееся по стулу темное пятно. Он сидел, не двигаясь, с горящими ушами, глядя в одну точку в книге, понимая, что его «возвышенность» обратилась в ничто.

Никита. Последний. Он пытался избежать участи и прятался в раздевалке после физры. Лев нашел его. Никита, увидев его, закричал: «Отстань! Я тебя не трогал!» — это была ложь. Лев послал самый мощный, концентрированный импульс. У Никиты живот вздулся и заурчал, как зверь. Он упал на колени перед шкафчиками. Процесс был долгим и мучительным. Сначала вышла жидкость, затем более твердые, но рыхлые куски. Он рыдал, стоя на четвереньках, чувствуя, как его спортивные штаны превращаются в переполненный, тяжелый и невыносимо вонючий комок на его теле.

Через неделю публичных катастроф, когда каждый из десяти пережил свой личный ад, они сломались. Не физически — морально.

Вадим подошел к Льву у пустого спортзала. Он был один.
—Лев... Хватит. Прошу.

Лев молчал.

— Я... — голос Вадима срывался. — Я теперь знаю, каково это. Знаю этот ужас, когда твое собственное тело предает тебя. Эта паника, когда чувствуешь, как все внутри отпускает, и ты не можешь ничего сделать. Этот запах... свой собственный запах позора... Он преследует тебя. Мы... мы превратили твою жизнь в это. Каждый день. И я не знаю, как можно это простить.

Лев смотрел на него и видел не того наглого хама, а испуганного, униженного мальчика, который наконец-то увидел себя со стороны. Он посмотрел на остальных, которые робко стояли поодаль. На Семена, который больше не мог смотреть в глаза спортсменам. На Володимира, который бледнел при каждом урчании в животе. На Дениса и Максима, которые перестали общаться друг с другом, потому что не могли забыть зрелище друг друга. На Илью, который теперь боялся лестниц. На Тараса, который бросил Ницше. На Никиту, у которого начался энурез от стресса.

Они все поняли. Через боль, через стыд, через тотальную потерю контроля над собственным телом.

Лев почувствовал, как таинственная сила внутри него, мстительная и яростная, иссякла. Ее работа была сделана.

— Я не прощаю вас, — тихо сказал Лев. — Но я вижу, что вы усвоили урок. И этого пока достаточно.

Он развернулся и ушел. Больше в школе никто не становился жертвой необъяснимых желудочных недугов. А десять бывших обидчиков, пройдя через самое унизительное испытание в их жизни, стали тише. Они не стали святыми, но теперь, видя в коридорах нового изгоя, они не смеялись. Они просто отворачивались, вспоминая запах собственного позора и того парня, который научил их ценить свое достоинство, отобрав его у них самым немыслимым образом.