В его ванной было тихо, но теперь эта тишина была мне не врагом, а союзником. Я сидела на краю ванны, не на унитазе, а прямо на прохладном кафеле пола, подстелив под себя маленькое полотенце. Мой новый, черный как смоль купальник, плотно облегал бедра. Я закрыла глаза, сделала глубокий вдох и позволила себе расслабиться.

Волна густого, интенсивного тепла разлилась по низу живота, наполняя ткань. Это ощущение уже не было шоком или вызовом. Оно стало ритуалом. Моим личным, странным, но невероятно освобождающим способом быть собой.

Когда я вышла в гостиную, Алекс отложил книгу. Его взгляд был мягким, полным глубокой нежности и понимания.
—Всё прошло хорошо? — спросил он тихо.
—Да, — ответила я, садясь рядом. Тепло, исходящее от меня, было частью нашего общего спокойствия.

Он обнял меня, и мы молча сидели, пока я постепенно остывала. Затем он заговорил, его голос был тихим и задумчивым:
—Знаешь... Если тебе когда-нибудь снова будет неловко идти в ванную... или если просто захочешь... ты можешь сделать это прямо здесь. Рядом со мной.

Я оторвалась от его плеча, чтобы посмотреть ему в лицо. В его глазах не было ни двусмысленности, ни фетиша — только чистая, безграничная близость.
—Прямо здесь? Как?
—Можешь сесть ко мне на колени, — сказал он просто, как если бы предлагал чай. — Если это сделает тебе комфортнее. Если захочешь, чтобы я был рядом.

Сердце заколотилось у меня в груди, но не от страха, а от чего-то нового, хрупкого и невероятно глубокого. Это был высший акт доверия. Не просто принять мою странность на расстоянии, а пригласить ее в самое сердце нашего пространства.

В следующий раз, когда возник позыв, я не ушла в ванную. Я посмотрела на него, и он понял все без слов. Он мягко подтянул меня к себе, и я устроилась у него на коленях, спиной к его груди. Его руки обняли меня, одна — на животе, чувствуя напряжение, другая — нежно держала мою руку.

— Я здесь, — прошептал он мне в волосы. — Всё хорошо.

Я закрыла глаза, полностью расслабилась в его объятиях и позволила теплу хлынуть внутрь моего купальника. Ощущение было совершенно иным. Не было одиночества моего ритуала, не было разделения. Было только нарастающее тепло, его крепкие руки, его ровное дыхание у моего уха и чувство абсолютного единения. Это была не физиологическая потребность, а акт предельной близости.

Когда все закончилось, я прижалась к нему, чувствуя, как тяжелый, теплый купальник прижимается к его мокрым шортам. Он не отпускал меня, а только крепче прижал к себе.
—Совершенно, — тихо сказал он, и в этом одном слове было больше любви, чем в тысячах других.

В тот вечер мы сидели так долго, пока тепло не рассеялось, но ощущение связи осталось. Он разрешил мне быть собой в самой интимной момент, не скрываясь, и разделил этот момент со мной. И в этом была только чистая, безоговорочная любовь, способная принять другого человека целиком.