Я ненавижу - Борис Седов
Анжелика Королева, она же Маркиза! – представилась она, снова направив на него оружие.

В мозгу Арсеньева сразу промелькнули фотографии из Сестрорецка с якобы убитой киллершей.

– Ха… Хитрая [Цензура]! – процедил он.

Анжелика хотела, чтобы он мучился как можно дольше, хотела, чтобы он страдал перед смертью, как не страдал никто и никогда – но времени не было! В коридоре уже звучали торопливые шаги. Охрана слышала выстрелы и крики.

– Прощай, подонок! – сказала она и нажала на курок.

Еще, еще… Тело Арсеньева вздрагивало, когда в него попадали пули, но он был уже, конечно, мертв. Анжелика посмотрела на девушек, которые, испуганно прижались друг к другу. По ноге Дианы стекала желтая струйка – она обмочилась от страха.

Список упоминаний дел в искусстве

Конкретно список малых дел в литературе (к сожалению, почти без цитат):

Русскоязычная

Л. Кассиль:
Взгляд мой падает на Оську. Он стоит смущённый.
— Эх, ты! — возмущаюсь я. — А еще знает, отчего Земля круглая! Как не стыдно!..
— Я терпел, терпел, пока ты кончишь [договоришь до конца] по телефону… и не заметил.
— Аннушка!.. Во-первых, теперь революция… свобода… и без царя!.. А во-вторых… Оське надо штаны переодеть

Братья Стругацкие:
«Трудно быть богом»: «Я достал бумагу и записал наш разговор. Это нужно было мне для моей книги, а он, бедняга, решил, что для доноса, и обмочился от страха…», — рассказал книгочей Киун, беглец из Арканара.

«Гадкие лебеди» — аверсия. Пьяный учитель гимназии вышел на крыльцо помочиться, и собутыльники напомнили ему о необходимости расстегнуть ширинку.

Тот ещё батяня был у отчима Стасика Юлия Генриховича в повести Владислава Крапивина «Белый шарик матроса Вильсона». Правда, в результате жестоких побоев описался не сам Юлий, а его младший брат, испуганный его криками.

В повести «Крик петуха» Цезарь Лот описался во время своего первого прямого перехода между гранями Великого Кристалла. Слишком уж жуткие были ощущения. С его другом Витькой Моховым подобное тоже случалось.

Волкодав, «Мир по дороге» — деконструкция: один из рабочих, которого чуть не убило обвалом, обмочил штаны, но никто не смеется над ним, потому что все понимают, что он пережил.

Сергей Лукьяненко:

«Танцы на снегу»: героя-подростка предстоит перевезти тайно, и чтобы никакие физиологические проявления этому не мешали, ему приходится надеть памперс. Чего он ужасно стесняется — памперс памперсом, но по собственным-то ощущениям придется, как маленькому, все делать в штаны!

Во второй части «Ночного дозора» после повторного обмена телами Ольга выговаривает Городецкому, что он сволочь, так как не догадался сходить в туалет перед их встречей.

Есть подозрение, что она выговаривает за другое. Меняясь телами, она предупреждала: еще бы недельку — и пришлось бы Антону пользоваться прокладками. Кто знает, как отреагировал организм на нервы, стрессы и ночную погоню.

«Последний дозор» — такая неприятность случается с милиционером, мельком пообщавшимся с Тигром (человекообразным воплощением Сумрака). Его коллеге, пообщавшемуся ближе, повезло гораздо меньше.

Макс Фрай, «Лабиринты Ехо» — однажды в молодости тогда ещё не генерал, а просто королевский гвардеец Бубута Бох долго ждал, пока его сослуживец освободит сортир. Ну и не дождался. После этого случая поклялся завести у себя дома целых 12 унитазов — и клятву сдержал.

«Дети против волшебников» — изображающий потерявшего сознание на дороге Петруша Тихогромов обмочился, когда коварные натовцы, вместо того, чтобы остановиться, проехали мимо, едва не задев его ноги.

Захар Прилепин, «Патологии». Главный герой — брутальный омоновец — пробираясь после боя к своим, мочится прямо в штаны. Не от страха — просто, после того, как он пережил гибель товарищей и сам едва выжил, у него нет ни сил ни желания напрягаться из-за такой мелочи, как расстегивание ширинки.

Михаил Успенский, «Приключения Жихаря» — аверсия: когда на Жихаря и Яр-Тура, по воле обиженного ими лешего закинутых в наше время, несётся милицейская машина, Жихарь сдерживается-таки. Хотя подлую мыслишку «не испортить бы новые штаны» сдержать не в состоянии. Впрочем, когда машина превращается в призрак и исчезает, Жихарь благоразумно удаляется в придорожные кусты.

Олег Дивов, «Ночной смотрящий» — для сидящего в засаде Лузгина нервное напряжение оказалось слишком велико, так что в кульминационный момент ему не удалось совладать со своим сфинктером. Впрочем, его можно понять — не каждый день горожанину приходится участвовать в охоте на сельского вервольфа.

На других языках

Мигель Сервантес, «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» — письмо Тересы Панса своему мужу Санчо, в котором почтенная женщина рассказывает, как всё село возликовало, когда узнало, что Санчо сделался губернатором острова (простодушные крестьяне не знали, не ведали, что всё было розыгрышем). «…А дочка твоя Санчика от восторга даже обмочилась».

Э. М. Ремарк, «На Западном фронте без перемен» — с необстрелянными новобранцами, впервые попавшими под бомбёжку, такой конфуз случается сплошь и рядом. Впрочем, никому даже в голову не приходит смеяться над бедолагами.

Астрид Линдгрен, «Мадикен» — бургомистр описался от страха, когда вместе с лётчиком сделал на аэроплане «мёртвую петлю» над ратушей.

Стивен Кинг:

Роман «Жребий» — муж заставил молоденького любовника своей жены взять в рот стволы двустволки, после чего нажал на спуск. Ружьё оказалось незаряженным, но паренёк всё равно обмарался.

«Зелёная миля» — это случилось с Перси Уэтмором. Он обдулся, когда его схватил отморозок Билл Уэртон, а после того, как над ним совершил одну процедуру Джон Коффи — ещё и обделался.

«Завтрак в кафе Готэм» — обоссался полоумный метрдотель, после чего стал кидаться на всех с ножом.

Вообще у Кинга обмоченные или обгаженные штаны фигурируют или упоминаются чуть ли не в каждом романе или рассказе, а в иных по нескольку раз, так что возникает подозрение, что это такой авторский фетиш. А в «Песни Сюзанны» штаны обмочил… сам Стивен Кинг, ставший персонажем собственного романа.

Тем более именно с уроком рисования у меня связано первое наблюдение в стенах школы.

Помнится, в "Гарри Поттере" как-то упоминалось "кишечноопорожнительное" заклинание. Интересно, а могло ли быть "пузыреопорожнительное" заклинание?)) И на кого его можно было бы применить, неужели на кого угодно?

Робин Арзон «Shut Up and Run. Манифест свободы и стройности

Я поняла, что он не планировал совершить ограбление. Он хотел убить людей, и я была одной из них. Он подошел ко мне сзади, крепко схватил за шею
и прикрывался мной, как живым щитом. Я знала только, что он приставил
к моему виску пистолет и тряс зажигалкой. От страха я обмочилась.
До сих пор помню, как была одета в тот вечер: во времена моей адвокатской практики я сметала полки магазинов «Энн Тейлор» или «Лофт», покупая костюмы со скидкой и некой претензией на индивидуальность. Когда вышла из офиса в шелковой рубашке без рукавов и бежевых брюках, я никак не могла предположить, что из-за страха и испуга некоторые функции моего организма просто отключатся.

Ирадж Пезешк-зод - Дядюшка Наполеон
Дядюшка стоял, возвышаясь над нами. Глаза его глядели сквозь толстые стекла дымчатых очков куда-то ввысь. Наконец он сухим и грозным тоном спросил:

— Кто из вас испачкал мелом дверь?

И длинным костлявым пальцем показал на ведущую из дворика в дом дверь, которую только что закрыл за ним Маш-Касем. Все мы невольно посмотрели в ту сторону. На двери было коряво выведено мелом: «Наполеон — осел». Большинство детей — а нас было человек восемь-девять, — не сговариваясь, уставились на Сиямака, но не успел еще дядюшка глянуть на нас с высоты своего роста, как мы уже осознали собственную оплошность и опустили глаза. Никто из нас не сомневался, что надпись на двери — дело рук Сиямака, потому что мы часто обсуждали между собой симпатии дядюшки к Наполеону, и Сиямак, самый отчаянный среди нас, обещал в один прекрасный день увековечить свое отношение к Наполеону на двери дядюшкиного дома. Тем не менее, чувство элементарной гуманности не позволяло нам выдать виновного.

Стоя перед нами с видом коменданта лагеря для военнопленных, обращающегося к шеренге узников, дядюшка начал говорить. Но в своей полной угроз и страшных обещаний речи он, обходя молчанием оскорбление, нанесенное Наполеону, напирал в основном лишь на то, что кто-то испакостил дверь.

Когда дядюшка сделал паузу, воцарилась пугающая тишина. Неожиданно голосом, никак не соответствующим его высокому росту, дядюшка завизжал:

— Я спрашиваю, кто это сделал?

И снова мы исподтишка посмотрели на Сиямака. На этот раз дядюшка перехватил наши взгляды и вперил свой гневный взор прямо в Сиямака. Тут случилось непредвиденное. (Мне, право же, стыдно об этом упоминать, но надеюсь, что необходимость правдиво излагать факты послужит оправданием моей откровенности.) Сиямак от страха написал в штаны и заикающимся голосом стал просить прощения.